Актриса Елена Подкаминская: «Я хочу все и везде сделать хорошо, на высоком уровне и по-настоящему»

Звезда молодежного телесериала «Кухня» подарила тольяттинскому зрителю моноспектакль о женских судьбах.

Притихшая, без софитов и оркестровых инструментов сцена Тольяттинской филармонии уже начала привыкать к новым декорациям за час до незнакомого ей пока заезжего столичного спектакля. Моноспектакля.
Собственно говоря, декорацией «Неосторожной актрисы» от Елены Подкаминской стали несколько простых, незамысловатых, изрядно поживших в других эпохах и припыленных чужими временами вещей: стулья, подушки, ширма да трельяж. Там, среди этих вещей, и встретила нас, журналистов, изысканная хрупкая женщина в алом платье, чтобы рассказать нам о себе, о неосторожных актрисах, своих маленьких дочках и… воспоминаниях Марины Цветаевой, Бориса Пастернака, Анны Ахматовой и Фаины Раневской.

Честно говоря, мне казалось, что этот алый цвет вдруг станет какой-нибудь высокой контрастной финальной точкой в оказавшемся монохромным, серо-черным спектакле. Но было приятно, что этот алый шелк платья был… немного для нас. И немало для нее, отличницы по натуре, готовой читать и жить вместе с музыкой Фаустаса Латенаса и идеями и находками режиссера этого спектакля, артиста и учителя Елены в Театральном институте имени Щукина Алексея Кузнецова.

Драгоценности актрисы

— В спектакле — несколько лиц, несколько женских имен, несколько судеб, с которыми по касательной сталкивается ваша актерская сущность. Кто ближе?

— Я скажу так: каждая героиня какой-то частью души мне и близка, и интересна. Самая главная для меня задача всегда — понять индивидуальность каждой героини. Кого-то приближать, а кого-то отделять невозможно. Моя задача — не себя как-то «набросить» на каждую героиню, а найти ее индивидуальность. Тогда есть возможность вот этого драгоценного для актрисы ощущения, что она может быть разной. Может быть и старушкой, и совсем молодой девушкой, у которой еще много вопросов к жизни. Она может быть другой.

Очень много героев в моей истории, но так как это драматическое действо на базе чтецкой программы, то в литературном спектакле мы всегда находимся на такой сложной грани между работой со словом, актерской работой как чтеца и игрой каждого персонажа. Я к этому персонажу прикасаюсь. Я его понимаю. Я его, грубо говоря, изображаю. Намекаю на то, какой он. Но при этом я не перехожу за рамки глубокого актерского существования, с которыми сталкиваюсь в обычных драматических спектаклях.

Партитура спектакля

— Как вы идете в спектакль, входите в него?

— В сегодняшней истории я очень много работала с партитурой спектакля. Я даже использовала диктофон. Когда мой педагог, мой режиссер, мой учитель Алексей Глебович Кузнецов работал со всеми смыслами, которые мы искали, я это все записывала и потом все это прослушивала, понимая, какой смысл я хотела бы найти и выделить в каждом мгновении, в каждом повороте постановки. Я работала с интонацией, которая выражает этот смысл. Я очень много лет занималась музыкой и, в общем-то, из семьи музыкальной, поэтому огромный музыкальный опыт работы с произведениями мне очень пригодился в этом проекте. Это актерское интонирование было для меня очень важной и сложной задачей. Действительно очень богатое поле для всех переливов интонаций. Очень важно, чтобы это каждый раз было живым, импровизационным самочувствием на фоне формы спектакля. Формы очень строгой, очень точно выстроенной.

— Привычный для актрисы вопрос: кино или театр?

— Есть театр. Это один мир. Это работа, как тренинг. Ты себя изучаешь. Ты ищешь. Ты отрабатываешь свою технику. Ты идешь к разным способам существования на сцене. В общем-то, школу проходишь в театре. А кино — это совсем другое. Я считаю, что артисты, которые интересно существуют в театре, более сильно выражают себя в кино. Бывают, конечно, исключения, но театр — очень важная площадка для работы в профессии.

Я не могу сказать, что мне дороже, ближе или важнее — кино или театр. Кино — это совсем другая история. Она тоже интересная, дорогая для меня. Кино — это такая бродячая жизнь… Там много неуюта, много дискомфорта… Все ходят в каком-то утепленном непонятном виде между кадрами. Казалось бы, частенько возникает надрыв, когда ты спешишь из кадра в кадр, когда тебе надо встать в шесть утра и приехать на съемочную площадку в семь, а потом отработать, вернуться и еще быть готовой к следующему съемочному дню. Это какая-то сумасшедшая круговерть! Но я иногда замечаю, что когда наступают перерывы в съемках, я начинаю по ним скучать. Я скучаю по атмосфере на площадке, по камерам, по всем людям в группе. Это такая особая дружба, особый мир.

С точки зрения своих сил, своей энергии бывает сложно распределиться между работой в театре и работой в кино, и иногда бывает ощущение, что уже не доползешь. Но удивительным образом доползаешь. А потом еще как зажжешь! И думаешь: о, Господи, да откуда же у тебя эти силы?! Ведь их же совсем уже не было. Но откуда-то, божественным способом, они в тебя опускаются. И ты в огне в спектакль вбегаешь. Конечно, все это зависит от профессионализма, сил и от внутренней собранности. «Герой тот, кто непоколебим и сосредоточен» — это мое любимое выражение.

Синдром отличницы

— Актриса должна осторожничать?

— Быть осторожной? Должна. Сил-то — не бесконечное множество. И когда ты берешься за все проекты и хочешь везде и всюду что-то покорить и чего-то добиться, что-то интересное создать, ты должен так рассчитать свои силы, чтобы это получилось хотя бы качественно. Чтобы тебя хватило на все.

Я иногда как ворвусь сразу во все и думаю: ну кто тебя об этом просил, ведь я хочу все и везде сделать хорошо. На высоком уровне и по-настоящему. Серьезно сделать. А тут уже не знаешь, как дожить до какого-нибудь конца.

У меня бывали периоды, когда у меня и театр, и «Танцы со звездами», и съемки «Кухни в Париже», и съемки «Кухни» в сезоне, и маленький ребенок. И потом тоже был интересный период, когда у меня были и театр, и съемки «Ледникового периода», и опять же маленький ребенок. А ведь хочется сделать все на пять с плюсом. У меня есть комплекс отличницы. У меня есть ужасный порок: я как-то с детства была воспитана перфекционалистически. Даже если я не умею на коньках кататься, я должна, как мой учитель Ширвиндт смешно шутил: «Прямо как Роднина почти…»

— А как учитель оценил «Неосторожную актрису»?

— Очень! Очень! Он мне так сказал: «А ты смелая!» И они с супругой приходили на спектакль, смотрели его с Натальей Николаевной. И она потом мне звонила и говорила, что я такая молодец, что осмелилась, что в этом серьезно существовала и в репетиционном периоде, и в его результате. Но они с Александром Анатольевичем были на первом показе в Зале Чайковского, и я могу сказать, что тогда это было… Не хочу сказать слово «сыро», оно неправильное… Словом, за год спектаклей, сначала редких, а теперь уже частых, я чувствую, что во мне есть теперь совсем другая уверенность, другие силы, другая энергия. Всегда ведь говорят, что только спустя десять спектаклей можно говорить о чем-либо. Это так. Ты должен обрасти мясом. Мне тогда казалось, что я победила, когда вышла в этот огромный зал. Это было новое для меня чувство: я никогда не пробовала себя в роли чтеца. Я так неосторожно осмелилась попробовать себя в этом жанре. Конечно, рискнула. Но смогла осуществить этот шаг только благодаря Алексею Глебовичу. Это мой учитель еще со Щуки. Мы с ним когда-то сошлись в работе, и он мне сказал: «Это будет твоя родина». Тогда мы вместе сделали с ним Куприна. Прошло много времени с тех пор. Я много работала. И всегда у меня было такое чувство, такое большое желание еще с ним встретиться.

Он мне дал невероятное чувство счастья, потому что такого уровня, такой глубины, такого мастерства режиссер — это редкость в наше время. Это большая удача для актрисы поработать с таким человеком и дать себе возможность вырасти, дать себе возможность почувствовать себя новой. И благодаря драматургии материала, и благодаря его необыкновенному таланту мастера художественного слова и таланту режиссера.

Грустными глазами

— Елена, как скоро Театр сатиры стал для вас своим? Хватает ли вам, утонченной актрисе, вашего репертуара?

— Это моя боль, конечно. Но смотря как на это смотреть. Если смотреть на это грустными глазами, то, когда я выпускалась в Щукинском, я выпускалась как драматическая героиня и как комедийная актриса. У нас в Щукинском институте всегда ищут полярных граней. Тебя расшатывают, разбалтывают и дают возможность почувствовать свою универсальность, свой диапазон. В Театре сатиры, конечно, больше склонность к комедийному жанру, несмотря на попытку Александра Анатольевича меня поддержать, и например, истории Негиной в «Талантах и поклонниках». Но мне было мало. И конечно, именно к этому материалу — мое движение души. Хотелось серьезнее, глубже, сильнее. Хотелось другого в себе обнаружить.

Я, конечно, сейчас в кино очень слежу за тем, чтобы не использовать себя в комедийном жанре, потому что «Кухня» — «это наше все», и естественно, после нее все хотят меня чаще видеть в легком комедийном виде, но я настойчиво отказываюсь от таких предложений, а ищу возможности другого материала.

Прекрасная стерва?

— Но комедия ведь не застигла врасплох?

— Я пришла в Театр сатиры, меня сразу раздели и… отправили в образ проститутки. Так я и плыла в этом материале от разных современных до каких-то других пьес. Ширвиндт очень интересно над этим шутит.

Когда мы с ним репетировали Мольера (я играла Арманду, а он Мольера), я очень защищала Арманду. Я говорила, что Муарон — это ее любовь настоящая, душевно-духовная. Александр Анатольевич, конечно, очень смеялся. Он иронично на меня смотрел. Объяснял, что там совсем другие механизмы задействованы в женщине. А потом говорил: «…И постепенно ты возвращаешься к своему амплуа».

Но если в женщине этого нет, если в героине этого нет (не могу сказать чего, неудобно, но вы понимаете, какое слово сказал бы Александр Анатольевич, да?) то значит, это уже не женщина, это неинтересно, это постно, это невкусно, в ней должна быть искра… прекрасной стервы. Такое выражение можно употребить.

Ну а если говорить о положительном, то все то комедийное, что у меня в работе было, создает очень интересный полюс для всего драматического. Мой самый любимый жанр — трагикомедия. И самые любимые ощущения, когда ты в смешном можешь найти невероятно трагическое, в грустном и глубоком — легкость. Это самое дорогое.

Наша справка

В 2001 году окончила Театральное училище имени Б.В. Щукина (курс А.А. Ширвиндта).

С 2001 года — актриса Театра сатиры, в котором дебютировала в спектакле «Время и семья Конвей».

Дебютом в кино стала роль Урсулы Борн в фильме Сергея Урсуляка «Неудача Пуаро» в 2002 году.

Популярность телесериала «Кухня» сделала ее узнаваемой и известной за пределами столицы.

Наталья Харитонова, «Площадь Свободы»
mail-ps@mail.ru

Источник