Была такая политика раньше в детдомах: Заберите от нас это существо

Мы встретились с семьей, усыновившей ребенка-инвалида.

– Мы хотели взять девочку, но в детских домах остаются только мальчики. И мы его пожалели: Дима был маленький, недоношенный. Все данные о нем – выдуманные. Известно только то, что его отобрали у бомжей.

В 2011 году тольяттинская семья с тремя ребятишками взяла из детского дома четырехлетнего ребенка-инвалида. Сначала воспитывала его как приемного, а в 2015-м усыновила.

То, что ребенок имеет особенности в развитии, заметили сразу. Им сказали о неврологических отклонениях, и только. Его странный взгляд в детдоме объяснили: «склонен к простудам». Оказалось – косоглазие, которое удалось выправить лишь через несколько лет. Уже дома узнали, что мальчик не видит на один глаз.

– Была такая политика в детдомах 10-15 лет назад: заберите от нас это существо. От нас скрывали медицинскую карточку и в итоге так ее нам и не отдали. Какие-то факты о сыне узнали только через несколько лет в суде. Мы сразу оказались на контроле у психологов, те говорили: «Любите, и всё будет хорошо. Ждите».

Многодетные родители понимали на старте: семья строит мостики только к нему одному, а он привыкает к каждому. Чутье и жизненный опыт говорили: будет очень сложно. Поэтому были готовы ко многому.

– Поначалу Дима вел себя, надо сказать, совершеннейшим Маугли. Это не фигура речи, а натуральная история, – вспоминает папа. – От избытка впечатлений плевался в телевизор, висел на шторах до тех пор, пока мы окончательно не сняли в комнатах гардины. Крутится на улице карусель – он бежит прямо на нее, не понимая, что может удариться. Едет машина – он кидается под колеса.

– Мы поняли, что работы будет много, – вторит мама. – В детсад его определили коррекционный, но и там сказали: только однажды был у нас подобный ребенок, но в последний раз году в 75-м. Педагоги не знали, что с ним делать, к тому же в четыре года трудно понять: повреждение ли это психики или просто невоспитанность?

И педагоги, и медики рассуждали так: ребенок из детского дома, со временем всё пройдет. Родители долго доказывали, что мальчик болен. Врачи отвечали: всё нормально. «Приходим на прием – сын замыкается, молчит. Доктора рассуждали: ребенок спокойный, значит, на него наговаривают, воспитывать не хотят».

С возрастом стала проступать неадекватность. Очевидная неадекватность, которая не связана с воспитанием.

– К телевизору привык, но появилась аутоагрессия – мальчик наносил себе травмы, – ежится, вспоминает отец. – Доходило до чудовищных вещей: он царапал себя в кровь, бился головой о ступеньки лестницы, а потом… выбегал в подъезд и кричал: «Меня папа бьет!» В тот момент мы видели много сюжетов в новостях о приемных детях. Самый показательный случай: двое детей депутата были усыновлены и обварились кипятком. В этом обвиняли то самих ребят, то приемных родителей. Дошло до судебных процессов и огромного общественного резонанса.

Тогда я сказал жене: «Снимай на видео, когда малыш так себя ведет. Если что-то случится, мы не оправдаемся. Общество нас растопчет, а нам есть что терять. У нас дети». И жена начала снимать, когда ребенок выходил из себя в моменты супервозбуждения. Мы не сразу поняли, что он себя не контролировал. Засняли на камеру момент острого психоза и на следующем приеме у психиатра ответили на все эти «вы знаете, любви надо больше»: «Теперь давайте посмотрим вот это». Когда психиатры увидели нашу съемку, схватились за голову: «Немедленно в Самару, на обследование в детский психиатрический центр!»

В Самаре им тоже поверили не сразу, но после просмотра очередного видео врачи поняли, что речь идет о серьезных отклонениях. Окончательный диагноз поставил консилиум: у мальчика комплекс психических заболеваний: шизофрения, олигофрения, аутизм. Пострадал интеллект, затруднено общение. Как результат – инвалидность. А вместе с ней помощь – грамотное лечение, верно подобранные препараты. Приступы прекратились. Сегодня мальчику 15 лет.

Оба взрослых знают, что у них этот ребенок – навсегда: «Родные дети вырастут и разбегутся, а Дима всегда будет с нами. Детская шизофрения неизлечима. Она чаще заканчивается суицидами, а вылечить ее невозможно». Тем не менее, они усыновили мальчика: «Мы не хотим разделять этого ребенка с государством. Мы не хотим, чтобы его судьбу решал кто-то, кроме нас».

Стать надеждой и опорой на всю жизнь – это не клятва. Это полная осознанность.

– Полгода сын учился в коррекционном интернате (утром привозили, вечером – снова домой), но педагоги попросили его забрать. Сначала он мешал детям спать в сончас, потом нас пригласили присутствовать на уроках, – спокойным голосом и с улыбкой говорит папа.

– Ну, и смысл оставлять его в школе-интернате? – задались вопросом родители. – Чтобы постоянно ездить из Шлюзового в Комсомольск и обратно?

Девять лет назад мальчика перевели на индивидуальное обучение, сейчас он заканчивает учиться. Читать и писать может условно, но навыки жизни в обществе появились.

– Мысль о том, что мы подвергаем опасности себя и детей, посещала, – не скрывает папа. – Зачем нам это терпеть? Допустим, мы решили совершить такой эксперимент, взять ребенка со сложным диагнозом, а в чем виноваты наши родные дети? Случаев, когда думалось: пора всё это бросить, была масса. Но тот факт, что его вернут в ту систему, что он останется один, потеряет семью, был поворотной точкой. В детском доме для инвалидов его очень скоро доведут таблетками до вегетативного состояния, «овоща», чтобы не заниматься им.
Мы знаем, что система такова. И как только думалось об этом, мы говорили: «Нет-нет-нет, еще потерпим». Так было до тех пор, пока мы не поняли, что этот ребенок – свой. С того момента мысль о том, чтобы вернуть его государству, уже не возникала.

Когда пришла эта главная мысль? Со временем, говорят родители. Мальчик социализировался, лечение помогает, и он ведет себя гораздо лучше. Научился понимать, когда выходит из себя, и может предупредить: «Мам, мне плохо». Принимает лекарство и приходит в норму. Как у всех больных детей, весной и осенью случаются обострения. На болезнь накладывается подростковый возраст – возникают суицидные настроения. И тут родителей и ребенка возвращает в реальность… чувство юмора.

– Прихожу домой, – рассказывает папа. – Младшие дети сообщают: «Дима хотел сброситься с балкона». Подхожу к нему, спрашиваю: «Что с тобой?» Тот отвечает: «Да вот, хотел с балкона сброситься». Так отчего, говорю, не сбросился? Отвечает, мол, страшно.

Папа с мамой сразу поехали к психиатру. Тот посоветовал поговорить с сыном: ведь одно дело – слышать голоса, другое – осмыслить что-то реальное. И действительно, выяснилось: в каком-то мультфильме прозвучала фраза «нет смысла в жизни», и мальчик сделал выводы…

У троих родных детей не было особенного выбора, принимать ли Диму. Когда мальчик появился в семье, все четверо были маленькими. Выросли вместе – научились общаться. Дети порой раздражаются, замечает папа. И справедливости ради добавляет: «Но так они реагируют на всех. Если младший приведет домой гостей, средний будет недоволен. Недоволен тем, что кто-то потревожил его мир. Детей раздражает необычность, а Дима весьма необычный. Да, сложно. Однако не больше, чем в любой многодетной семье».

– Дочку всегда раздражал старший брат, – добавляет мама, – а с Димой они ровесники, и она всегда все ему объясняет, рассказывает, учит. Спокойно. Со старшим братом, ему 17 лет, Дима живет в одной большой комнате. Старший сын – музыкант, и глядя на него Дима увлекся музыкой. Дима скучает, когда кого-то долго нет, когда закончились каникулы, и все дети в школах и колледже. Наш средний ребенок вообще мало общается со всеми. Мы взяли Диму в четыре года, а через два года родился еще один сын. Сначала мальчики были одного уровня развития, потом младший перерос и сейчас помогает кормить Диму (тот не может сам поесть) – делает бутерброды и омлет.
Есть семья, есть интересы. Сейчас приемный сын пишет тексты для рэпа.

– Он очень любит рок-музыку, знает биографии музыкантов, например, лидера группы «Король и шут», – говорит мама. – Мы купили ему ноутбук, микрофон, чтобы он мог читать рэп. У него есть место, где он занимается тем, что ему нравится. Несмотря на свои серьезные заболевания, Дима живет нормальной жизнью.

Вопрос, который нам казался логичным: что бы хотели получить от государства, чтобы вам было проще? Оказалось, он недостаточно взрослый.

– Мы, в принципе, понимаем: причем здесь государство? Мы ведь для себя это делаем. Дима получает пенсию, и это очень нам помогает. Но разве когда мы его брали, об этом думали?! Прежде чем его усыновили, никаких денег не было. В то же время, если есть гранты, предлагают помощь, почему этим не пользоваться?

Когда семья решила усыновить приемного ребенка, узнала о программе «Тольяттиазота». Хотя психическое заболевание мальчика ограничивает круг возможностей, помощь кстати.

– Грант от «Тольяттиазота» помогает купить игрушки, обновить мебель, зимнюю одежду. Дима всегда хорошо одет и выглядит, как красавчик, – с гордостью говорит мама. – Идешь в магазин и не думаешь про цену, выбираешь то, что нравится.

Осторожно спрашиваем на прощание: что впереди? И снова удивляет папа:

– Когда все остальные дети вырастут, думаем еще об одном усыновлении. Понимаете, у нас квартира в сталинке, большие комнаты, и сейчас все ребята размещены комфортно. У дочки своя комната, а мальчики – по двое. И я не хочу нового человечка поселить в тесноте, ведь для подростков очень важно пространство! Чтобы не принять такого решения раньше времени, пока не смотрим ни на кого в детских домах. Потому что мы себя хорошо знаем!

Татьяна Клугман, «Вольный город Тольятти»
Оригинал статьи опубликован в газете «Вольный город Тольятти», № 31 (1262) 16.08.19
Номер свидетельства СМИ: ПИ № 7-2362

Источник