Исаак Бабель: Антонине пришлось доказывать, что она его жена

После нескольких встреч с Бабелем Антонине стало скучно и неинтересно с другими мужчинами. Она хотела быть только с ним…

Одесса дала жизнь многим талантливым людям, которые по-разному увековечили этот город. Один из них — Исаак Эммануилович Бабель, сделавший Одессе бесценный подарок в виде своих «Одесских рассказов». Эти рассказы запечатлели культуру, быт и нравы тех времен, но главное — знаменитый «одесский язык». В мемуарах писательницы и переводчицы Лилианны Лунгиной можно прочесть о том, что предвоенная молодёжь и вся советская интеллигенция знали прозу Бабеля и километрами, жмурясь от наслаждения, ее цитировали. В настоящее время книги Исаака Бабеля спрашивают редко.

Писатель мечтал состариться в любимом городе и «вместе с другими жирными стариками сидеть на бульваре и долгим взглядом провожать идущих мимо женщин», но его судьба сложилась трагически. В мае 1939 года он был арестован. Его забрали с недавно полученной дачи в Переделкине. «Не дали закончить», — сказал он своей гражданской жене Антонине Пирожковой. Что может быть хуже неоконченной прозы?

Спустя несколько дней под пытками Бабель подтвердил, что «установил шпионские связи с французским писателем Андре Мальро, которому передавал сведения о состоянии Воздушного флота», а также вел «антисоветские разговоры» с Олешей, Катаевым, Михоэлсом и Эйзенштейном. Через два дня он написал письмо, в котором объяснил, что показания были им даны под давлением. Но было уже поздно…

А через несколько месяцев вступило в действие решение Военной коллегии: высшая мера наказания и полная конфискация имущества. 27 января 1940 года Бабель был расстрелян в Лефортовской тюрьме.

Прошло почти 80 лет со дня смерти писателя — живого, жизнерадостного, очень веселого человека. Его творчество долгие годы находилось под запретом, и только в 1954 году Верховный суд СССР посмертно реабилитировал писателя. Известно, что при аресте у Бабеля были изъяты все личные архивы, которые не найдены до сих пор. Немало белых пятен и в биографии автора. Фантазер и мистификатор, он нередко сам придумывал о себе небылицы.

На встрече в библиотеке, прослушав рассказ о жизни Исаака Бабеля, читатели узнали, что есть правда в его судьбе, а что вымысел. Представили; через что пришлось пройти его дочери Лидии Бабель. Посмотрев документальный фильм «Исаак Бабель и Антонина Пирожкова. Больше, чем любовь», поняли, почему после реабилитации писателя его вдове пришлось через суд доказывать, что она являлась его женой. Лекция Дмитрия Быкова, известного современного литературного критика и писателя, вошедшая в цикл «100 лет. 100 лекций», дала полное представление об особенностях литературного творчества одного из талантливейших прозаиков страшного сталинского времени.

Его университеты

Родился будущий писатель в Одессе на Молдаванке в семье бедного торговца Мани Ицковича Бобеля. Начало века было временем общественных беспорядков и массового изгнания евреев из Российской империи. Сам Бабель выжил во время погрома 1905 года (его спрятала христианская семья), а его дед Шойл стал одним из трёхсот убитых тогда евреев.

— Я не выбирал себе национальности. Я еврей, жид. Временами мне кажется, что я могу понять все. Но одного я никогда не пойму — причину той черной подлости, которую так скучно зовут антисемитизмом. Еще в детстве во время еврейского погрома я уцелел, но моему голубю оторвали голову. Зачем?…- не мог понять Исаак Бабель.

Для того, чтобы поступить в подготовительный класс одесского коммерческого училища имени Николая I, Бабель должен был превысить квоту на студентов-евреев (10 % в черте оседлости, 5% за её пределами и 3% для обеих столиц). Но, несмотря на положительные отметки, дававшие право на обучение, место было отдано другому юноше, чьи родители дали взятку руководству училища.

За год образования на дому Бабель прошёл программу двух классов. Помимо традиционных дисциплин, он изучал Талмуд и занимался музыкой. Игре на скрипке его учил педагог Петр Столярский, основатель известной школы.

Отец Бабеля, суетливый старик, держал в Одессе небольшой склад сельскохозяйственных машин. Иногда он посылал сына Исаака в Киев для закупки этих машин на заводе у киевского промышленника Гронфайна. В доме Гронфайна Бабель познакомился с его дочерью, гимназисткой последнего класса Женей, но о женитьбе не могло быть и речи.

После ещё одной неудачной попытки поступить в Одесский университет, Исаак, вновь из-за квот, оказался в Киевском институте финансов и предпринимательства. Недавно был обнаружен документ, выданный петроградской полицией в 1916 году, который разрешал Бабелю проживать в городе на время учёбы в Психоневрологическом институте. В столице ему удалось поступить сразу на четвёртый курс юридического факультета Петроградского психоневрологического института. Тем не менее, студент, голодранец, сын среднего одесского купца, он явно не годился в мужья богатой наследнице Гронфайна. Влюбленным оставался только один выход — бежать в Одессу. Так они и сделали.

А дальше все разыгралось по ветхозаветному шаблону: старик Гронфайн проклял весь род Бабеля до десятого колена и лишил дочь наследства. Но время шло. Свершилась революция. Большевики отобрали у Гронфайна завод. Старый промышленник дошел до того, что позволял себе выходить на улицу небритым и без воротничка, с одной только золотой запонкой на рубахе.

Но вот однажды до дома Гронфайна дошел ошеломляющий слух, что «этот мальчишка» Бабель стал большим писателем, что его высоко ценит и дружит с ним сам Максим Горький, что Бабель получает большие гонорары и что все, кто читал его сочинения, почтительно произносят слова: «Большой талант!» А иные добавляют, что завидуют Женечке, которая сделала такую хорошую партию.

Очевидно, старик просчитался, и настало время мириться. Как ни страдала его гордость, он первый протянул Бабелю, выражаясь фигурально, руку примирения.

Из породы «зевак»

Илья Ильф называл себя «зевакой», Исаак Бабель был из той же породы. Вероятно, в этом и в самом деле было что-то одесское. Ему было интересно наблюдать жизнь во всех её проявлениях. Ему нравилось выворачивать наизнанку женские сумочки и изучать их содержимое. Болтовня глупой женщины — вот то единственное, о чём, по словам Бабеля, он мог писать до бесконечности. Собственно, сама жизнь и есть такая болтовня…

Собрание прозы Исаака Бабеля во все времена умещалось в один том. Он много работал, быстро сочинял для заработка, правил чужие киносценарии, но медленно писал прозу. — Когда я пишу самый маленький рассказ, — говорил Бабель, — то все равно работаю на ним, как землекоп, как грабарь, которому в одиночку нужно срыть до основания Эверест. Начиная работу, я всегда думаю, что она мне не по силам. Бывает даже, что я плачу от усталости. У меня от этой работы болят все кровеносные сосуды. Судорога дергает сердце, если не выходит какая-нибудь фраза. А как часто они не выходят, эти проклятые фразы!…

Русская литература не знает другого такого писателя, где слова стоят как вкопанные, строго в своих лузах, и их нельзя поменять местами.

«От пяти до семи гостиница наша Hotel Danton поднималась в воздух от стонов любви. В номерах орудовали мастера».

«Осмотрев этот табор, Коля Шварц сказал: «Дети, это не товар…»

«Гусиная голова треснула под моим сапогом, треснула и потекла».

«На носу у вас очки, а в душе осень».

«Мишень зажглась на моей спине».

«Рослая, белолицая — она плыла впереди обезьяньей толпы, как плывёт Богородица на носу рыбачьего баркаса».

«Маня, вы не на работе, — заметил ей Беня, — холоднокровней, Маня…»

«Папаша, — ответил Король пьяному отцу, — пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей».

Бабель признавался Леониду Утёсову:

— Человек должен всё знать. Это невкусно, но любопытно.

Или вот фраза из рассказа «У батьки нашего Махно»: «Проведав об этом наутро, я решил узнать, как выглядит женщина после изнасилования, повторенного шесть раз».

— У меня нет воображения…- объяснял Бабель. — Я говорю это совершенно серьёзно. Я не умею выдумывать. Я должен знать всё до последней прожилки, иначе я ничего не смогу написать. На моём щите вырезан девиз: «Подлинность!» Поэтому я так медленно и мало пишу. Мне очень трудно. После каждого рассказа я старею на несколько лет. Какое там к чёрту веселье над рукописью и лёгкий бег воображения! Нужны цепкие пальцы и верёвочные нервы, чтобы отрывать от своей прозы, с кровью иной раз, самые любимые тобой, но лишние куски».

Свободно владея идишем, русским и французским языками, Бабель первые свои произведения писал на французском языке, но они до нас не дошли. Первые рассказы на русском он опубликовал в журнале «Летопись» в 1916 году. Эти рассказы — «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна» и «Мама, Римма и Алла» — привлекли внимание, и писателя собрались судить за порнографию, но этому помешала революция. По совету М. Горького, Бабель «ушёл в люди» и переменил несколько профессий.

Осенью 1917 года Исаак, отслужив несколько месяцев рядовым, дезертировал и пробрался в Петроград, где в декабре 1917 года устроился в ЧК, а затем работал в Народном комиссариате просвещения и в продовольственных экспедициях. Печатался в газете «Новая жизнь».

«Неприемлемый» стиль или само совершенство?

Весной 1920 года по рекомендации Михаила Кольцова под именем Кирилла Васильевича Лютова Бабель был направлен в 1-ю Конную армию Семена Буденного в качестве военного корреспондента. Он был там и бойцом, и политработником. Воевал на румынском, северном и польском фронтах. Позже работал в Одесском губкоме, был редактором типографии и репортёром в Тифлисе, Одессе, в «Госиздате» Украины.

Согласно автобиографии и озвученному в ней мифу, в эти годы Бабель не писал, хотя именно тогда начал создавать цикл «Одесских рассказов».

Вот как об этом времени вспоминал современник писателя Лев Славин: «Первое знакомство произошло где-то в самом начале двадцатых годов. Именно тогда на оборотной стороне больших листов табачных и чайных бандеролей, оставшихся в огромном количестве от дореволюционных времен, печатались ранние одесские издания. Там-то, на этой прозрачной желтой бумаге, стали появляться рассказы Бабеля, пронзившие нас, молодых литераторов, своим совершенством…»

Описания жестокости войны были далеки от революционной пропаганды того времени, и у Бабеля появляются недоброжелатели. Будённый был в ярости от того, как Бабель описал жизнь и быт красноармейцев, и в статье «Бабизм Бабеля» назвал его «дегенератом от литературы». Климент Ворошилов в 1924 году жаловался Дмитрию Мануильскому, члену ЦК, а позже главе Коминтерна, что стиль произведения о Конармии «неприемлемый». Сталин же считал, что Бабель вообще писал о «вещах, которые не понимал».

Бабель, который для многих служил объектом восхищения и даже обожания, сам имел бога. Этим богом был Горький. При Бабеле нельзя было сказать ни одного критического слова о Горьком. Обычно такой терпимый к мнениям других, в этих случаях Бабель свирепел. Горький привлекал к себе Бабеля не только как писатель, но, прежде всего, как необычайное явление человеческого духа. Он не уставал говорить о Горьком. Он был до того влюблен в Горького, что все ему казалось в нем прекрасным». Именно Горький первый высказал мнение о том, что Бабель, наоборот, «украсил изнутри» казаков «лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев». Покровительство Горького гарантировало публикацию книги, которую впоследствии перевели на многие языки мира. А дискуссия продолжалась до 1928 года.

Бабель просто всматривался в уличные сценки, запоминал художества бойцов армии Будённого, разглядывал лица Ягоды и Ежова, лица упырей. (Ягода ему рекомендовал, когда арестуют, всё отрицать). Неутолимая любознательность, инструмент, необходимый для того, чтобы переплавлять наблюдения за людьми в прозу, забрасывали писателя в гущу «невкусных» событий, в колхоз, в общение с крупными партбоссами и высшими чинами НКВД. Ему были интересны руководители Абхазии и Кабардино-Балкарии Калмыков и Лакоба, уничтоженные Сталиным и Берией. Бабель шпионил за повседневностью и сумел мастерски передать на русском языке стилистику литературы, созданной на идише. Особенно это заметно в «Одесских рассказах», где местами прямая речь героев является подстрочным переводом с идиша.

В этих рассказах писатель в романтическом ключе рисует жизнь еврейских уголовников начала XX века. Среди воров, налётчиков, а также мастеровых и мелких торговцев он находит экзотические черты и сильные характеры. Самым запоминающимся героем рассказов стал еврей-налётчик Беня Крик. Его прототипом был легендарный Мишка Япончик.

Советская критика тех лет, отдавая должное таланту и значению творчества Бабеля, указывала на его «антипатию делу рабочего класса» и упрекала автора в «натурализме и апологии стихийного начала и романтизации бандитизма». Сталин не любил Бабеля, скорее всего, за «Конармию»: в его прозе было слишком много пота, крови и спермы и совсем не были слышны гром фанфар и треск фейерверков. В числе возможных причин неприязни Сталина к Бабелю называют то, что он был близким другом Я. Охотникова, И. Якира, Б. Калмыкова, Д. Шмидта, Е. Ежовой и других «врагов народа». В любом случае, чрезмерная наблюдательность Бабеля привела к тому, что Сталин недрогнувшей рукой подписал предложенный ему длинный список на расстрел.

Но это будет потом.

С 1924 года Бабель жил, главным образом, в Москве. В 1926 году он выступил редактором первого советского собрания сочинений Шолом-Алейхема, в следующем году адаптировал для кинопостановки роман Шолом-Алейхема «Блуждающие звёзды». В этом же году принял участие в коллективном романе «Большие пожары», публиковавшемся в журнале «Огонёк». В 1928 году он издал пьесу «Закат», в 1935 году — пьесу «Мария».

Мастер короткого рассказа, Бабель всегда стремился к лаконизму и точности.

Вот как вспоминал о нём Фазиль Искандер:

«…Сжатость — сразу быка за рога. Самодостаточность фразы, невиданное до него многообразие человеческого состояния на единицу литературной площади. Фразы Бабеля можно цитировать бесконечно, как строчки поэта. Сейчас я думаю, что пружина его вдохновенных ритмов затянута слишком туго, он сразу берет слишком высокий тон… Я думаю, что Бабель понимал искусство как праздник жизни, а мудрая печаль, время от времени приоткрывающаяся на этом празднике, не только не портит его, но и придает ему духовную подлинность. Печаль есть неизменный спутник познания жизни».

Тамара Иванова, первая гражданская жена Бабеля, так описывала творческий процесс своего мужая: «Бабель вышагивал по комнате часами и днями, вертел в руках четки, веревочку (что придется), выискивая не дававшее ему покоя слово, вместо того, которое требовалось, по его мнению, заменить. Выхаживая километры, писатель обретал замену не удовлетворяющего его слова, и новое, ложившееся наконец в ритм, переставало коробить своего создателя. Но не всегда. Иногда он мысленно, опять возвращаясь к тому же слову, еще и еще раз менял его. Мысль и память (без участия записывающей руки) были его творческой лабораторией.

На моих глазах к пишущей машинке (да ее у него тогда попросту и не было) он вовсе не прикасался. По окончании придумывания Бабель записывал всегда от руки. А дальше выверял опять же мысленно, редко-редко заглядывая в рукопись. К рукописи он прикасался лишь тогда, когда искомое бывало им уже найдено…».

Сохранилось множество воспоминаний современников об Исааке Бабеле. Константин Паустовский, любивший всей душой этого писателя, так говорил о нём:

«Я не встречал человека, внешне столь мало похожего на писателя, как Бабель. Сутулый, почти без шеи из-за наследственной одесской астмы, с утиным носом и морщинистым лбом, с маслянистым блеском маленьких глаз, он с первого взгляда не вызывал интереса. Но, конечно, только до той минуты, пока он не начинал говорить. Его можно было принять за коммивояжера или маклера… я часто встречал Бабеля в городе. Он никогда не ходил один. Вокруг него висели, как мошкара, так называемые «одесские литературные мальчики». Они ловили на лету его острые слова, тут же разносили их по Одессе и безропотно выполняли его многочисленные поручения».

Лев Славин говорил: «…в наружности Бабеля не было ничего внешне эффектного. Он был невысок, раздался более в ширину. Это была фигура приземистая, приземленная, прозаическая, не вязавшаяся с представлением о кавалеристе, поэте, путешественнике. У него была большая лобастая голова, немного втянутая в плечи, голова кабинетного ученого. Мы приходили в его небольшую комнатку на Ришельевской улице, набитую книгами и дедовской мебелью. Он читал нам «Одесские рассказы» и открывал нам всю сказочную романтичность города, в котором мы родились и выросли, почти не заметив его…»

А Илья Эренбург вспоминал: «Он любил поэзию и дружил с поэтами, никак на него не похожими: с Багрицким, Есениным, Маяковским. А литературной среды не выносил: «Когда нужно пойти на собрание писателей, у меня такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой…У него были друзья различных профессий — инженеры, наездники, кавалеристы, архитекторы, пчеловоды, цимбалисты. Он мог часами слушать рассказы о чужой любви, счастливой или несчастной. Он как-то располагал собеседника к исповеди; вероятно, люди чувствовали, что Бабель не просто слушает, а переживает…».

«Я отравлен Россией»

В период 30-х годов, с ужесточением цензуры и наступлением эпохи большого террора, Бабель печатался всё меньше. Занимался переводами с языка идиш. Он имел возможность как минимум трижды остаться во Франции, где у него жила официальная семья (жена и дочь), где он превосходным образом примирялся с действительностью, потому что свободно говорил по-французски. Его мать и сестра Мария жили в Бельгии, а его самого тянуло в Россию.

В 1927 году он писал из Марселя Исааку Лившицу, своему другу ещё со времён Одесского коммерческого училища: «После трёхмесячного пребывания в Париже переехал на некоторое время в Марсель. Всё очень интересно, но, по совести говоря, до души у меня не доходит. Духовная жизнь в России благородней. Я отравлен Россией, скучаю по ней, только о России и думаю».

Вся беда в том, что Бабель не мог оторвать русский язык от его почвы. Несмотря на свои сомнения относительно происходящего, он не эмигрировал. В 1934 году писатель стал делегатом I съезда писателей СССР, а в 1935 году совершил последнюю поездку за границу на антифашистский конгресс писателей.

Первая жена от Бога, вторая – от черта…

Евгения Борисовна Гронфейн, с которой писатель сочетался законным браком, в 1925 году, эмигрировала во Францию. Через несколько лет после их свадьбы жена Бабеля уехала в Париж, чтобы учиться живописи. Это официальная версия. А неофициальная заключалась в том, что Евгения страшно огорчилась и обиделась, узнав о довольно бурном романе Бабеля с актрисой мейерхольдовского театра Тамарой Кашириной (Татьяной Ивановой).

В 1926 году Тамара родила Бабелю сын Эммануила (Мишу). О ребенке знали все: и сестра Бабеля Мария, и его мама. Они упрекали писателя в письмах из Бельгии: «Как ты можешь?! Это безобразие!». Он им отвечал: «Если вы будете лезть в мою личную жизнь, я с вами перестану переписываться».

Бабель виделся с сыном два года, даже есть их совместные фото. А потом Тамара Владимировна вышла замуж за писателя Всеволода Иванова и исключила настоящего отца из жизни ребенка. Сын получил фамилию отчима и до 17 лет даже не знал, что он — единственный сын Бабеля. В хрущёвское время Эммануил стал известен как художник Михаил Иванов, член «Группы девяти». Несколько лет назад он умер.

После расставания с Кашириной, Бабель, выезжавший за границу, помирился и на некоторое время воссоединился с законной супругой. В 1929 году, в Париже, она родила ему дочь Наталью. Ее он, правда, увидеть смог только тогда, когда девочке исполнилось три года, когда после длительных хлопот, наконец, получил в Кремле разрешение на поездку к семье во Францию.

Второй и последний раз он увидел Наташу еще через три года, в 1935-м, приехав в Париж на Конгресс защиты культуры и мира. Но к этому моменту Бабель уже жил с Антониной Пирожковой.

Впоследствии Наталья вышла замуж, стала литературоведом, жила в США. Под редакцией Натали Браун было издано на английском языке полное собрание сочинений ее отца — Исаака Бабеля. Несколько лет назад старшая дочь Бабеля скончалась в американском госпитале. За несколько часов до операции по удалению опухоли она сказала сводной сестре Лидии: «Ну, я не собираюсь сейчас умирать». Опухоль удалили, операция прошла успешно. А на следующий день оторвался тромб, и Наталья умерла. После нее остался ее приемный сын — мексиканский юноша Ромиро, который тоже является наследником Бабеля.

… а третья — от добрых людей

Антонина Николаевна Пирожкова — последняя любовь Бабеля. В отличие от двух предыдущих жен она была моложе его на 15 лет и не имела к миру искусства никакого отношения. Работала инженером на строительстве Московского метрополитена. В 1937 она родила ему дочь Лидию. На момент расстрела отца в подвалах НКВД девочке было всего лишь два года.

Любому ребенку тяжело осознавать себя сиротой, еще тяжелее — узнать, как жестоко пытали и убили родителя. Лидии повезло в том, что училась она в интеллигентной школе, где никто ее не дразнил и не называл дочерью врага народа. А вот во дворе их дома соседи вполне могли не ответить ей на заданный вопрос или сделать какую-нибудь гадость.

— Помню, как в начале июня 1941 года мама со мной и бабушкой уехала в командировку в Абхазию, — рассказывала Лидия Исааковна в одном из интервью. — Вскоре началась война, и мы оставались на Кавказе до 1944 года. Наша московская квартира, где мы раньше жили вместе с папой, оказалась абсолютно беспризорной. Соседи распространили слух, что мама как жена репрессированного перешла на сторону к немцам и в Москву не вернется. Все имущество разворовали: исчезла посуда, постельное белье, богатая библиотека. Из мебели остались большой платяной шкаф, два крупных кресла, стол, диван и кровать с пружинами. Еще уцелели некоторые семейные фотографии.

Когда мы вернулись, в некоторых комнатах, розданных домоуправлением, обитали посторонние люди, и нам с новыми соседями по собственной квартире приходилось делить кухню. Когда бабушка находила наши серебряные ложки у соседей, они спокойно отвечали: «Вы враги народа, и, вообще, вам ничего не принадлежит. Имущество не ваше». Постоянно возникали проблемы на бытовой почве. К примеру, мы всегда последними приходили готовить кушать.

Исаак и Антонина познакомились в Москве в 1932 году на общем обеде у начальника Антонины — Ивана Иванченко, поклонника творчества Бабеля. Он представил юную девушку известному писателю:

— Это — инженер-строитель по прозванию Принцесса Турандот.

Иванченко так называл Тоню Пирожкову с тех пор, как прочел о ней заметку в газете: «Принцесса Турандот из конструкторского отдела».

После нескольких встреч с Бабелем Антонине стало скучно и неинтересно с другими мужчинами. Она хотела быть только с ним. Незаурядный бабелевский талант, веселый характер магически действовал на женщин. А еще Бабель был очень добрым и щедрым человеком. Он осыпал возлюбленную подарками, правда, потом их отнимал.

— Как-то привез из Франции фотоаппарат,- вспоминала Лидия, — а вскоре знакомый фотограф, уезжая на Север, пожаловался, что у него испортилась камера. Бабель тотчас взял мамин фотоаппарат и отдал. Но мама хорошо знала отцовский характер и не обижалась.

Отец говорил, что ему нужны вещи и деньги лишь для того, чтобы их раздаривать. Он дарил друзьям и знакомым свои часы, галстуки и рубашки. У него брали в долг и, как правило, не отдавали. А когда он на новоселье раздавал людям свою мебель, приходила его тетка и сообщала: «Мой племянник сумасшедший, это наша фамильная мебель. Отдайте обратно!».

Антонина была очень красивой, умной, самостоятельной, самодостаточной женщиной и талантливым конструктором. В ее дипломе было написано: «Выдающиеся математические способности». С 13 лет она начала работать и помогать своей бедствующей семье. Бабель говорил: «Женился на дивной женщине с изумительной анкетой: мать неграмотная, а сама инженер на «Метрострое».

К возвращению жены с работы писатель всегда старался освободиться, чтобы вместе с ней проводить вечера. Он всячески развлекал ее — водил в гости, в кафе, на ипподром. Он хотел, чтобы она не работала, и частенько возмущался: «Доползу на коленях до «Метростроя», чтобы моя жена бросила работать. Вот у других жены машинисточки, попечатают и домой приходят».

Антонина Пирожкова действительно много работала — многие станции московского метро разработаны под ее руководством. К тому же сталинская стройка была приоритетной, проектировщиков торопили, и ей часто расчеты конструкций приходилось брать домой. При случае Бабель с гордостью показывал чертежи жены своим друзьям: «Она у нас математик. Вы только посмотрите, как все сложно, это вам не сценарии писать…».

На вопрос о собственных литературных планах Исаак Эммануилович отвечал: «Собираюсь купить козу». Никто не видел его за работой, об этом ходили легенды. Антонине тоже было категорически запрещено заглядывать в рукописи. Она не рисковала ослушаться мужа, так как знала о его необыкновенной проницательности. Услышав, что Бабель вышел из своей комнаты и направляется к ней, она быстренько пихала лежавшие в беспорядке вещи в ящик шкафа. Исаак приходил и обязательно открывал именно тот ящик, куда она наспех засунула вещи. Бабель имел такое влияние на Антонину, что она даже немножко его побаивалась.

— В семье отец был хозяином, — вспоминала дочь. — Мама, живя с ним, не знала никаких забот, в том числе и материальных. Он не брал ее зарплату, а она даже не предполагала, что Бабель в ней нуждался. Столкнувшись с денежными проблемами, он мог в шутку сказать: «О, жена получку принесла!». Только после этого мама давала ему или домработнице какие-то деньги. Отец много писал в стол и мало зарабатывал. В издательстве давали аванс, но ведь у Бабеля еще росла дочь в Париже, и он высылал для нее деньги. А в Бельгии жили его сестра и мама, которым он тоже помогал.

Отец был заботливым мужем и любящим отцом. Маме он даже доставал через друзей наряды из Парижа. Когда я родилась, папа пришел в роддом с двадцатью коробками конфет! Еще маме запомнился белый детский горшочек с живыми фиалками, подаренный ей другом Бабеля Сергеем Эйзенштейном. В те времена в диковинку были не только цветы посреди зимы, но и сам горшочек. Мама вспоминала, как однажды Бабель кинулся в комнату, стал меня тискать и прижимать к себе: «Подрастет, не будем Лиду одевать и туфли покупать, чтобы замуж никто не взял и при отце осталась».

Бабель и Пирожкова свои отношения так и не оформили официально. В 30-е годы официальный брак считался мещанством и буржуазным предрассудком. После реабилитации Антонине Николаевне пришлось через суд доказывать, что она являлась женой Бабеля. Понадобились свидетели, подтвердившие, что Бабель и Пирожкова жили вместе, вели общее хозяйство и у них родился общий ребенок. Доказать это было легко. А с полученной официальной бумагой Антонине стало проще заниматься издательскими трудами, процессуальными делами, искать архивы в КГБ, состоять в комиссии по наследству и потом даже получать гонорары.

В поисках настоящего Бабеля

С 1996 года Антонина Николаевна проживала в США. В 2010 году в возрасте 101 года она приезжала в Одессу посмотреть на макет памятника мужу. Макет ей не понравился. Скульптор показал трагизм Бабеля и передал дух его времени, но не отразил важные грани его характера — осень в душе и лукавинку в глазах.. Супруге не хотелось, чтобы спустя годы люди думали, что ее муж был угрюмым человеком.

Скончалась Антонина Пирожкова в сентябре 2010 года в 101 год, не дожив до торжественного открытие памятника. Оно состоялось в Одессе 4 сентября 2011-го года. Монумент был установлен на пересечении улиц Жуковского и Ришельевской, напротив дома, где писатель когда-то жил. Он был сооружен по инициативе Всемирного Клуба одесситов на средства спонсоров со всего мира. Скульптурная композиция представляет собой фигуру человека, сидящего на ступеньках, и катящееся колесо, на котором начертано «Исаак Бабель». Территория у памятника выложена традиционной одесской брусчаткой. А в доме №17 на улице Ришельевской установлена мемориальная доска.

Лидия Исааковна присутствовала на открытии памятника. Когда она увидела своего отца в бронзе, ей стало грустно и захотелось плакать. Она вспомнила его жизнь, его печальный конец и подумала: «Как хорошо, что у меня на глазах темные очки». Но сам памятник, возведенный скульптором Георгием Франгуляном, ей понравился. Правда, она не знала, как к нему отнеслась бы ее мама. Антонина Николаевна прожила с Бабелем семь счастливых лет, у нее было свое представление о нем, а человеком она была категоричным. Лидия отца не знала.

Андрей Малаев-Бабель, сын Лидии, уже много лет живет в США, во Флориде, с женой и сыном, но великолепно говорит по-русски. Преподает актерское мастерство, ставит спектакли, а в 1998-м основал в Вашингтоне Театр-студию им. Станиславского. После смерти бабушки у него появилась потребность осмыслить судьбу деда. И он специально приезжал на Украину, в Одессу, чтобы снять документальный фильм о своем деде. За несколько дней до этого он успел поучаствовать в Литфестивале и показать в «Южной Пальмире» два своих спектакля «Бабель: как это делалось в Одессе» и «Сегодня».

Пересмотрев все предыдущие фильмы, посвященные Бабелю, его внук сказал так: «Они делались по шаблону, без использования легендарных цитат из произведений деда. У меня же взгляд на Бабеля — не нафталиновый, не пыльный». В итоге, без участия российских спонсоров был снят совершенно «немыльный» фильм под названием «В поисках Бабеля».

Россинская Светлана Владимировна, гл. библиотекарь библиотеки «Фолиант» МБУК «Библиотеки Тольятти», e-mail: rossinskiye@gmail.com

Источник