Николай Некрасов: Голодная ночлежка, чужая жена, частые выигрыши в карты, портреты в каждом российском доме

Поэт возмущался, что народ спивается, но держал в своем родовом имении винокуренный завод, выпускавший без малого сто тысяч ведер водки в год…

Николай Некрасов (1821 — 1877) — известный русский поэт, писатель и публицист, издатель журналов «Современник» и «Отечественные записки», общепризнанный классик русской литературы. Наиболее известные его произведения посвящены страданиям народа. Не одно поколение детей изучает их в рамках школьной программы. Среди них поэмы «Кому на Руси жить хорошо», «Мороз, красный нос», «Русские женщины», стихотворение «Дедушка Мазай и зайцы»…

Известно, что писатель прожил интересную и насыщенную жизнь, в которой было все: друзья и враги, любовь и деньги, скандалы и деспотизм, творчество и гениальность. Николай Алексеевич еще при жизни умел строить вокруг своего имени различные мифы.

Вероника Рябова, Яна Фионина, Настя Ханбекова, Даша Игнашина и другие девочки из театральной студии «Обыкновенное чудо», которой руководит Татьяна Пузанова, побывали в библиотеке «Фолиант» на литературном расследовании «Такой противоречивый Николай Некрасов». Вместе с активистами библиотечного литературного клуба «Прикосновение» послушали биографию писателя, полистали литературу о нем, посмотрели документальный фильм «Николай Некрасов и Авдотья Панаева» из цикла «Больше, чем любовь»…

Благодаря декламаторам Надежде Сергеенко, Кларе Корчагиной и Жене Россинской чуть больше прикоснулись к творчеству поэта, а потом попробовали самостоятельно дать ответы на некоторые вопросы.

Конечно, сочинения Некрасова будоражили умы людей 19 века, но верил ли он сам в то, о чем писал? И как так получилось, что Николай Алексеевич стал опасен для империи? Чем следственному отделу жандармерии не нравился круг знакомств литератора? Может быть, дело было в его богатстве, и шефа жандармов беспокоило, в чьих руках окажутся некрасовские капиталы? Как вообще Некрасову удавалось быть большим барином и при этом ниспровергателем основ? И куда на самом деле пропало после смерти его наследство?

Современники не смогли разгадать личность Некрасова. Нам, живущим в 21 веке, он, и вовсе, представляется сплошным противоречием.

Так, поэт возмущался, что народ спивается, но держал в своем родовом имении Карабихе винокуренный завод, выпускавший без малого сто тысяч ведер водки в год. Звал к борьбе — но когда после покушения на государя власти решили наконец навести порядок, написал оду в честь назначенного председателем Верховной следственной комиссии графа Муравьева…

Несмотря на то, что Некрасов не признавал никакого насилия, сам себе он позволял ругань и часто проявлял бессердечность по отношению к другим людям, был скупым, умел ссориться и попадать в неприятные истории.

С одной стороны — он любил и был любим, с другой — проявлял жестокость и оскорблял близких людей. С одной — тонко чувствовал чужую боль, превосходно передавая настроение в стихах и поэмах, но тут же, с другой стороны, не сдерживался, срываясь в реальной жизни на крик и брань.

Поэт радел за мужицкую копейку, но при этом мог спокойно проиграть за вечер сорок тысяч рублей, а самый большой его карточный выигрыш равнялся шестистам тысячам — на эти деньги можно купить пару петербургских дворцов и несколько доходных домов в придачу. В карты Некрасов всегда играл по-крупному и почти всегда выигрывал. Это сомнительное увлечение ему досталось по наследству, но он был единственным в семье, кто разорвал схему неудач и проигрышей. Именно игра в карты помогла ему выкупить «родовое гнездо» Грещнево.

Как многие творческие люди, частенько поэт пребывал в депрессии и ударялся в пессимизм, тем самым отравляя жизнь любимых людей. При этом, несмотря на слабое здоровье и пристающие к нему то и дело болезни, любил выпить и потратить деньги впустую.

Чем можно объяснить эти противоречия?

Итак.

Детство и юность, проведенные в страхе

Родился будущий писатель в зажиточной семье отставного майора. Жестокость Николай познал еще в детстве, когда был частым свидетелем расправ отца над крепостными крестьянами. Отец будущего поэта не щадил никого, в том числе и свою семью. Особенно доставалось жене, матери Некрасова, Екатерине Андреевне Закревской — интеллигентной, умной и доброй женщине. Отца мальчик ненавидел, мать нежно и трепетно любил. Ей он посвятил множество стихотворений, в них ее образ читается нежным и благородным. Но когда Екатерина Андреевна ушла из жизни, сын не пришел на ее похороны, а деспотичный отец, наоборот, сильно страдал, оплакивая жену.

Когда Николаю исполнилось одиннадцать лет, его отправили учиться в Ярославскую гимназию. Юный Некрасов учился плохо, прогуливал, часто шел на конфликты с преподавателями.

После гимназии Николая Алексеевича ждала воинская служба и карьера. Но здесь Некрасов вновь проявляет характер, окончательно ссорится с отцом, не желая идти по его стопам. Ему было восемнадцать, когда он покинул имение и приехал Петербург, чтобы определиться в военное училище, а вместо этого решил поступать в университет. И провалился: на что еще мог рассчитывать вчерашний двоечник, так и не окончивший ярославскую гимназию? Четыре экзамена он сдал на единицы, пятый — на двойку, продолжать не имело смысла. Но с ним была тетрадь сочиненных еще в отцовском имении стихов, с ней юноша и связывал все свои надежды.

Он не поступил в Дворянский полк, не вернулся в имение, и отец лишил его поддержки. Начинался самый горький период его жизни: пора жестокого безденежья, дырявых ботинок, сырых съемных углов. Несмотря на свое бедственное положение, именно в Петербурге Некрасов знакомится с известным критиком Белинским, который, в свою очередь, представляет его литературной элите. С этого знакомства и началась его творческая деятельность.

Излюбленной темой стихотворений и поэм Н.А.Некрасова стала тема народа, крепостничества, тяжелой доли рабочего крестьянина, хотя сам он не принадлежал к низшему слою общества и даже владел множеством «душ».

Волга! Волга! Весной многоводной

ты не так заливаешь поля,

как великою скорбью народной

переполнилась наша земля…

Благодаря помощи добрых людей Николай опубликовал свои стихи — и… ничего не произошло.

Деньги заканчивались, на улице холодало, ему хотелось есть, и сперва в ломбард перекочевало пальто, затем и белье. Теперь он носил сюртук на голое тело, шею заматывал связанным матерью красным шарфом, а голову прикрывал соломенной шляпой. Но это еще полбеды: беда пришла, когда он оказался на улице…

Сначала он слег с горячкой, а когда поправился, хозяин квартиры, отставной солдат, попросил жильца подписать бумагу: обеспечением платы должны стать все его вещи. Николай ее подписал, и холодным осенним вечером квартировладелец, отчаявшись получить долг, не открыл ему дверь. Молодой провинциал походил по улицам, присел на лестницу какого-то магазина, закрыл руками лицо и заплакал.

Его подобрали нищие бомжи, и Николай оказался на Семнадцатой линии Васильевского острова в огромной, дымной, сырой, набитой разным сбродом ночлежке. Ему уступили лавку, он положил голову на чей-то старый армяк и уснул. Поутру нищая старуха попросила написать ей аттестат и заплатила пятнадцать копеек…

Тогда, в далекой юности, Некрасову было страшно, он тогда еще не знал, что из ночлежки начнется его путь наверх. Но надо было как-то выдержать, не сломаться, перетерпеть. За три страшных года он привык к тому, что под ложечкой вечно сосет от голода. Приучился обедать у знакомых, где кухарка отдавала ему остатки со вчерашнего стола, или заходить в дешевые рестораны, где читал за столом газеты и незаметно подъедал лежащий на нем хлеб.

Копейку он начал зарабатывать литературной поденщиной: сочинением водевилей, статейками в дешевые газеты. Анонимно издал сборник ранних романтических стихотворений и баллад «Мечты и звуки». Сборник не вызвал восторгов у читателей, критики его забраковали. Некрасов, пытаясь уйти от позора, выкупил практически весь тираж книги и сжег.

…А очень скоро в его жизнь вошла она: его любовь и его несчастье. Женщина с грудным голосом, нежным овалом лица и глазами, похожими на мокрые вишни. Та, с которой они будут мучить друг друга долгих пятнадцать лет.

Человек с положением

Когда-то давно, в 1858 году, дом №36 на Литейном проспекте в Петербурге купил издатель Краевский, после чего надстроил третий этаж и стал сдавать жилье внаем. Здесь селились состоятельные люди, но господину Некрасову швейцар все двадцать лет кланялся не так, как другим жильцам: пониже, с особым почтением.

В гости к этому барину захаживали люди непростые: генералы с большими звездами, важные сановники. Они дружили с хозяином, часто ночи напролет играли с ним в карты, вместе ездили на охоту. Сам жилец никаких чинов не имел — был всего лишь литератором.

Но Николай Некрасов оказался прекрасным, талантливым издателем и редактором. В 1848 году он стал совладельцем журнала «Современник», мудро им руководил, вывел журнал на высокий профессиональный уровень. Позже он возглавил журнал «Отечественные записки». Редакция издаваемых им журналов находилась прямо в квартире Некрасова, но при этом он жил так, что ему мог позавидовать и генерал.

Просторная квартира была уставлена дорогой мебелью, фарфором и бронзой, под стеклом стояли выписанные из Англии и Франции ружья. Господин литератор любил королевские охотничьи выезды, когда в одном экипаже отправлялся он сам, а в другом — повар, а еще в трех везли лакеев и провизию. Еще, по слухам, у Николая Алексеевича имелось имение в Ярославской губернии, купленное у князей Голицыных, — настоящий дворец с огромным парком. Судачили, что барские охотничьи собаки ели на фарфоре, и лакеи повязывали им кружевные салфетки…

«Я любила Николая Алексеевича больше жизни и зла на него не держу»

Но так было не всегда. Сначала Николай Алексеевич занимал одну комнату в доме богатого беззаботного барина Ивана Ивановича Панаева, затем половину его квартиры. Позже к Некрасову перешла вся квартира, и карета, и панаевская жена Авдотья Яковлевна, а самому Панаеву осталась одна-единственная комната. Потом он умер, и Некрасов с Панаевой стали жить как муж и жена, не венчаясь и часто ссорясь. В доме Некрасова бывали важные люди — от министров до знаменитых литераторов, но Авдотья Яковлевна гляделась настоящей барыней и ко всякому человеку знала свой подход.

Прошли годы, и вот теперь, в тот самый момент, когда Николай Некрасов умирал, его первая (гражданская) жена пила кофе в своей маленькой, скудно обставленной квартирке на Песках. В соседней комнате занималась ее одиннадцатилетняя дочь, на столе под начищенным серебряным кофейником горел синий огонек спиртовки.

Авдотья Яковлевна Панаева улыбалась сидящему за столом гостю. К пятидесяти семи годам она пополнела и стала похожа на обычную городскую кумушку: красота, кружившая головы всем, кто ее знал, осталась в прошлом. Впрочем, дурнушкой никто не назвал бы ее и теперь, просто она перестала быть богиней.

Собеседник заметил, что супруг Авдотьи Яковлевны был замечательным человеком, и она согласно наклонила голову: Аполлон Головачев скончался несколько месяцев назад. Перед этим он оставил жену, но Панаева не слишком горевала: ведь у нее есть дочь. Не каждая женщина решится родить в сорок шесть лет, но Авдотья Яковлевна всегда мечтала о ребенке, и вот мечта сбылась…

Гость, писатель Павел Ковалевский, смотрел на Панаеву во все глаза: трудно поверить, что эта женщина была не только музой, но и соавтором Некрасова, написав вместе с ним большой роман. Неужто в эту болтливую хлопотунью были влюблены Достоевский, Чернышевский, Добролюбов? Да полно — из-за нее ли сходили с ума мужчины, она ли считалась одной из первых красавиц Петербурга?

Ковалевский поинтересовался: слышала ли хозяйка, что Некрасов очень плох, но при этом, по слухам, женится на своей новой пассии, и по лицу Панаевой пробежала тень. Ей Некрасов предложения так и не сделал, а ведь она родила ему троих детей. И хоронила их через несколько месяцев после родов…

После смерти первенца Авдотья Яковлевна, по ее собственным словам, слегка сошла с ума, и каждые следующие похороны еще сильнее разрывали ее сердце…

На вопрос гостя: не держит ли она зла на Некрасова, Авдотья Яковлевна, немного помедлив, покачала головой. Можно ли ненавидеть человека, с которым связано и самое лучшее, и самое страшное в твоей жизни?

Тридцать один год назад начался их роман. Авдотья была замужем за Панаевым, и легкомысленный, безвольный муж, поглощенный своими удовольствиями, изменял ей на каждом шагу. А Некрасов влюбился в нее с первого взгляда, долго ухаживал, боролся с ее робостью и недоверием.

На заре романа с Некрасовым знакомые ее осуждали, они никак не могли взять в толк, отчего это светская дама польстилась на бедно одетого, не умеющего держать себя в свете литературного пролетария. Кое-какой талант у него, конечно, имеется, но разве этого достаточно, чтобы увлечь такую женщину?

Панаева запомнила молодого Некрасова сутулящимся от неуверенности, то и дело покашливающим, во время чтения стихов подносящим руку к усам: нелеп он был до чрезвычайности. В окружение Панаевых входили образованные, талантливые люди: Тургенев, Герцен, Боткин, Белинский. Если бы друзьям Авдотьи Яковлевны кто-то сказал, что бедолаге Некрасову удастся завоевать Панаеву и стать среди них едва ли не первым, они подняли бы этого человека на смех.

Но так все и вышло: в литературном поденщике обнаружился большой дар: когда она уехала с Литейного, портреты Некрасова висели едва ли не в каждом приличном доме. Любой более-менее образованный человек знал, что Некрасов — певец страданий русского народа. О том, что страдать его научила она, студенты, учителя, телеграфисты и земские статистики, разумеется, не догадывались.

Она вспомнила о том, как он успокаивал ее после ссор, возил по модным магазинам, когда ей хотелось новое платье. Что это была за жизнь! Но когда умер их первенец, она возненавидела и его, и себя. Некрасов ревностью и припадками дурного настроения мучил ее 15 лет, всю их совместную жизнь. Однако расстаться они не могли до тех пор, пока Панаевой самой не удалось разорвать отношения: она вышла замуж за секретаря редакции журнала «Современник», добродушного, бесцветного и пустоватого малого Аполлона Головачева, который был ее моложе на одиннадцать лет.

Но даже после этого Некрасов посвящал ей стихи. И какие стихи!..

Родив дочку, Панаева успокоилась, подобрела и потихоньку начала забывать о бесконечных ссорах с Некрасовым, о его бешенстве, своих слезах и постоянных взаимных упреках. О страдании, ставшем для обоих наркотиком… О его многодневных приступах хандры, когда он лежал, отвернувшись к стене, ни с кем не разговаривая и отказываясь от еды.

…Беседа в доме Панаевой шла неспешно, Авдотья Яковлевна угощала гостя домашним печеньем — она была отменной кулинаркой. Ковалевский осторожно расспрашивал хозяйку о домашних делах: по литературному Петербургу ходили слухи, что Панаева страшно бедствует, порой у нее не хватает денег даже на еду. Авдотья Яковлевна отшучивалась: дескать, дочку в любом случае поднимет, а больше ей ничего и не надо.

Ковалевский спросил, не нужна ли ей контрамарка на спектакль французской труппы Михайловского театра. Она вздохнула и ответила невпопад:

— Я любила Николая Алексеевича больше жизни и зла на него не держу.

Из грязи — в князи

Когда Панаева оставила дом Некрасова, в его квартире обосновалась высокая, прямая, как струна, француженка. Ее сменила совсем еще молоденькая смешливая девушка, солдатская дочка. Прислуга величала ее Зинаидой Николаевной, но на самом деле новую барыню звали Феклой Анисимовной Викторовой, и происхождения она была довольно темного.

Рано осиротев, в восемнадцать лет она стала содержанкой петербургского купца Лыткина. Купец хвастался ею перед своими приятелями, а однажды она познакомилась с Некрасовым. Дело кончилось тем, что поэт увел девушку у Лыткина, снял ей небольшую квартирку, холил, баловал и неожиданно обнаружил, что не может обходиться без веселой, доброй Феклы.

Вскоре она переселилась на Литейный, принялась обучаться русской грамматике и французскому, истории и хорошим манерам. Принимала некрасовских гостей, ездила с ним на охоту, и мало-помалу все привыкли считать ее хозяйкой дома. Фекла ни о чем не просила — в апреле 1877 года больной Николай Алексеевич сам решил повести ее под венец, хоть его родня на дух не выносила бывшую купеческую содержанку.

До встречи с Николаем Алексеевичем в ее жизни было мало хорошего, и она была так ему благодарна, что обошлась бы и без свадьбы, тем более, что в апреле 1877 года, Некрасов страдал от сильных болей. В квартире были приспущены шторы, прислуга осторожно ступала по мягким дорогим коврам. Зинаида Николаевна не спала уже несколько ночей подряд. Хозяин часами лежал в забытьи, тем не менее на свадьбе настаивал.

И вот 4 апреля 1877 года Фекла Викторова стала Некрасовой. В гостиной раскинули походную церковь-палатку, вокруг нее обвели босого, облаченного в длинную рубаху Некрасова. Иерей прочел молитву, после того как обряд совершился, Некрасова уложили в постель, палатку свернули, а священник, получив плату, откланялся.

В тот вечер Некрасов говорил жене, что жить надо ради любви, но ему не всегда это удавалось, что надо жертвовать собой, а у него не часто выходило и это. Сетовал, что зачастую его обвиняли напрасно, но он никогда не считал нужным оправдываться. Зачем зря тратить слова, если время и так все расставит по местам? Многое было сделано дурно, но теперь он все исправит…

Под наблюдением

…Апрель 1877 года в Санкт-Петербурге выдался сырым и холодным. С Невы задувал резкий, пробирающий до костей ветер, булыжную мостовую покрывала наледь.

…Вечерело. На набережной Фонтанки в Третьем отделении жандармерии работа подходила к концу, но в кабинете генерал-лейтенанта Мезенцова по-прежнему горел свет.

Шеф жандармов, севастопольский герой и приятный в общении человек, Николай Владимирович Мезенцов к 56-летнему Некрасову испытывал не только профессиональный, но и человеческий интерес: хоть и не был знаком с поэтом, но относился к нему с большим почтением. Однако у него имелись веские причины полагать, что состояние Некрасова может оказаться не в тех руках.

Он не сомневался: левое крыло «Земли и воли» вполне готово перейти к террору. Агентура уверяла, что поэта уговаривают передать деньги и ценные бумаги бунтовщикам. А это значит, что сотни тысяч рублей пойдут на покупку оружия, подкуп и съем конспиративных квартир. В конце концов, они окажутся у тех, кто готов взорвать Зимний дворец. И ведь Некрасов может на это пойти, с него станется…

Однако к самому Некрасову генерал зла не питал, скорее сочувствовал: легко ли одновременно быть и большим барином, и ниспровергателем основ? Если бы народолюбивая, вредная правительству риторика была, как говорят в Америке, «бизнесом» господина Некрасова, Мезенцов понимал бы яснее: направление «Современника» и впрямь приносило его владельцу немалые деньги. Но нет же — судя по всему, он и впрямь жил тем, о чем писал. И при этом оставался сплошным противоречием!

Мезенцов знал о многом, что делало Некрасова похожим на обычных, грешных, запутавшихся в земных делах людей. Некрасов был гениальным игроком: железные нервы, холодный расчет, умение вовремя остановиться… Стоит ли удивляться, что сотрудники «Современника» в один прекрасный день решили провести ревизию журнала. Они проверили бухгалтерские книги и выяснили, что денег из кассы Некрасов не берет, но скандал тем не менее вышел громкий.

Мезенцову было известно и имя особы, с которой Некрасов изменял Панаевой, и то, какие деньги получала от него сменившая Панаеву на Литейном французская актриса Селина Лефрен. Знал, сколько тысяч вытянула из него ярославская вдовушка, которой увлекся было Некрасов, — в красной папке запротоколирована вся жизнь главного редактора «Современника».

С одной стороны, шеф жандармского управления считал, что от больного литератора не стоит ждать сюрпризов — он начнет колебаться, но в конечном счете оставит деньги близким — своей молодой подруге наконец… Но, с другой стороны, в Некрасове уживаются два совершенно разных человека, и нельзя поручиться за то, который из них в конце концов победит…

А потому сначала к дому № 36 на Литейном был приставлен филер Степанов. В его задачу входило примечать, кто к Некрасову ходит, и нет ли среди гостей подозрительных личностей. Подозрительные лица возле дома не появлялись, и дежурство Степанова проходило неинтересно. Филер не понимал, за что такое внимание к господину литератору: человек он с положением, к тому же при смерти…

Он знать не знал, что накануне на Литейный наведывался чиновник из охранного: поговорил со швейцаром и велел ему тоже следить за визитерами. У шефа жандармов были свои резоны, позже он приказал удвоить наблюдение, для чего разместить в дворницкой дома, стоящего напротив дома №36, наряд полицейских с приказом арестовывать всех, кто похож на описания известных «землевольцев»…

«Я — вдова Некрасова!»

Скончался поэт в декабре, к его вдове отходили часть авторских прав, кусок имения и кое-какие средства, но сохранить ничего не удалось. Авторские права и поместье отобрали некрасовские родственники, а деньги она отдала церкви. Завещанную ей обстановку петербургской квартиры братья Некрасова сразу после похорон распродали с аукциона.

Большая часть некрасовского состояния бесследно пропала, и шеф жандармов ломал голову: удалось ли заполучить эти деньги «землевольцам». Но это уже не имело значения. Вскоре «Народная воля» от партии откололась, началась охота на царя, и жандармскому управлению прибавилось работы…Однако генералу Мезенцову не довелось принять в ней участия: меньше чем через год после смерти Некрасова, 4 августа 1878 года, во время утренней прогулки его зарезали двое террористов.

Зинаида Николаевна жила тихо и незаметно, до конца жизни носила траур, много работала, стараясь быть достойной имени мужа. Во время революции 1905 года она вышла навстречу разъяренной толпе, сказала: «Я — вдова Некрасова!» — и остановила погром.

Подготовила Россинская Светлана Владимировна, гл. библиотекарь библиотеки «Фолиант» МБУК «Тольяттинская библиотечная корпорация»

Источник