Пришёл марток – надевай семеро порток

22 февраля – Никифоры-Панкраты

«На Никифора-Панкрата плетут лапти» – таково указание месяцеслова. Самое время, между прочим, для этого приспело. А их, ох, много в скором времени понадобится.

Молодой хозяин с сыном во дворе или уже на гумне заняты, заблаговременно обустраивая его. Хозяйка у печи чугунами орудует и скотинушку обихаживает. Свекровка овечью шёрстку или льняную кудель прядёт. Дочка-юница или уже девица рукодельничает. А вот свёкор лапти плетёт.

Месяцеслов для селянина был как бы графиком работ и занятий. И довольно жёстким! Жёсткость эта диктовалась силою обстоятельств. Святки, свадебный мясоед, Масленица – до лаптей ли тут в такую, почитай, праздничную пору? Ну а с началом поста – в самый раз этим заняться. Тем более что лаптей-то на целую семью надо «воз да малую тележку».

Как-то разгадывая кроссворд (балуется иной раз этим прадедушка Толя, с дубеющих мозгов пыльцу стряхивая!), встретил вопрос: «Какой обуви крестьянину хватало зимой на десять дней, а летом – на четыре?». Вот и прикиньте, сколько надобно было лаптей-то на семью из десяти – пятнадцати человек?

24 февраля – «Власий – скотий бог, с зимы сшиби рог» (Даль)

В день памяти Власия, готовясь к весеннему выпасу скота, пригоняли к церкви коров, окропляли их святой водой. Служили молебны, призывая милость этого святого на домашнюю скотину. «Святой Власий, дай счастья на гладких тёлушек, на толстых бычков, чтобы со двора шли – играли, а с поля шли – скакали!».

Так и видится мне эта радостная картина: «скачущие», ну то бишь мотающие головами в такт резвым ногам, возвращающиеся с выгона коровы. Вся Нижняя улица нашего села Аскулы повечеру заполнена была ревущим-мычащим коровьим стадом.

Вот пишу, и самому даже не верится, что такие стада (коровье – голов в сто пятьдесят, а то и все двести, и овечье – чуть ли не тысяча!) в нашем селе пребывали. А ныне вон даже в так называемом перспективном Сосновом Солонце коровки повывелись.

А между тем места для животноводства в Самарской Луке наиблагодатнейшие. Своих пастбищ на суглинках немало (на суглинках-то трава даже в засуху чуть не по пояс!).

27 февраля – Кирилл

«На Кирилла хорошая погода – к морозам».

28 февраля – Онисим-овчар

У Даля так про сей день сказано: «На Онисима овчары окликают звёзды, чтоб овцы хорошо ягнились».

Как раз об эту пору в крестьянских избах ягнятки появляются. Обычно ночью это происходит. Бывало, мать с отцом по всем ночам не спали, чтоб овечий приплод своевременно с мороза в дом занести. Иначе ягнятки или поморозятся, или под материнским боком придушены будут.

Вот и март припожаловал. Солнце начинает одолевать зиму. Рыхлится, ноздрится снег. С крыш свисают сосульки. Всё, перезимовали! Только вот расслабляться негоже, памятуя народную мудрость: «Пришёл марток – надевай семеро порток».

1 марта – Мариамна

На сей день у наших предков такая вот чуть ли не кровожадная поговорочка была: «Вздел Ярило зиму на вилы».

Приметы:

«В марте облака плывут быстро и высоко – к хорошей погоде».

«Частые туманы в марте предвещают дождливое лето».

«Гром в марте – признак плодородия».

Древнерусское название марта – протальник и капельник.

«Март месяц любит куролесить: то теплом гордится, то на нос садится». А это вот уже не наставленьице, а чуть ли не приказ на уровне старшины роты легкомысленным солдатикам: «Пришёл марток, надевай семь порток!» Так-то оно вернее будет, коли в лес по дрова или в луга за сеном, а тем более в дальнюю-дальнюю дорогу по безлюдной местности в извоз отправляешься!

Может, кто-то из молодых насельников нашего района подивится: а почто-де с дровами и сеном посуху не управились и на зимнее время это оставили? Сынки! Посуху этим заниматься нашим предкам некогда было. На уме у них в ту пору одна заботушка, как шилом, сердечко крестьянское колола: с житом побыстрее управиться. Жали его вручную серпами с раннего утра до позднего вечера. А как сжали, вот тогда приспело снопы из суслонов на гумна в риги свозить. Последний сноп свёз туда – вот уж воистину с облегчением вздохнул. И отдыхать завалился? Увы! Яровые подоспели. Новая страда началась. И так до осени, пока со всяким житом не справились – с рожью, пшеницей, ячменём, овсом, гречкой.

Вот только после этого сеном и дровами можно было заняться. Это ведь ныне на грузовых автомашинах и то, и другое быстро доставляется из леса и с лугов. А на лошадке всё это надолго затягивается. Так что даже в марте остатки сена с Ширяевских лугов или с поймы южного Заволжья продолжали возить.

Ну ежели до Ширяевских лугов вёрст семь-восемь, то до заливных, что за Волгой в сторону Осиновки и Винновки, туда и обратно все тридцать с лишним наберётся. А посему за Волгу-то ещё затемно выезжали: со вторыми петухами, в три утра. И только поздно-поздно вечером возвращались. В стог при дворе или в сенник и на сушило сенцо-то уже в темноте смётывали.

Как Ширяевские, так и заволжские поёмные луга моим землякам южно-самаролукским были выделены графом Орловым и княгиней Долгорукой. В условиях засушливости они не раз выручали (особенно поёмные!) от голодной смерти.

Увы, как поведал мне недавно наш волостной старшина Василий Савин, Ширяевские луга ныне менее чем на половину выкашиваются. Пропадает сенцо-то!

А ведь в моё время ни одного клочка травы невыкошенными не оставались, даже лесные полянки размером в пять-десять саженей своим сенцом домашнюю скотинку радовали.

Анатолий Солонецкий,
Газета «Волжская коммуна»

Источник