Я очень благодарна за то, что театр кукол в Тольятти родился в такое замечательное время, каким были семидесятые

Заслуженная артистка России Надежда Никулина писала историю «Пилигрима» с самого первого дня существования театра.

Театр кукол «Пилигрим» готовится к своему грандиозному, сорокапятилетнему юбилею. Ждет гостей, подводит итоги, ставит новый спектакль. И вспоминает страницы собственной биографии.

По судьбе

— Надежда, театр кукол в Тольятти стал вашей судьбой. Согласны с этим?

— Я согласна. А потому сейчас я в таком приподнятом настроении, в большом волнении, потому что сорок пять лет — это очень серьезная дата. Были у «Пилигрима» разные времена. Хорошо, что нас в свое время придумали. Хорошо, что в трудное время нас не закрыли. Хорошо, что мы развиваемся. Я очень благодарна администрации города и Самарской области за то, что театр родился в такое замечательное время, каким были семидесятые.

В семьдесят третьем здесь бурлила такая творческая, такая молодая жизнь… Отчего это было? Может быть, оттого, что у нас была какая-то светлая цель. И воспитаны мы были идеями. И жили, чтобы нести доброе. Ведь сама по себе наша профессия — это и призвание, и самоотдача. Мы любили ее с первых шагов. А если бы не любили, разве бы учились на кукольников?

Глубокая речка

— А где учились, Надежда? Как влюбились в театр? Кто заронил то первое чувство к сцене, которое и заставило искать учителей среди волшебников-кукольников?

— Вообще-то я сама из Казахстана. Я жила на небольшой станции в поселке, название которого переводится как Глубокая речка.

— Замечательное название!

— Можно ведь считать, что мы были почти послевоенными детьми. Папа был участником Великой Отечественной, инвалидом. И знаете, чем к тому времени отличалась наша жизнь в Глубокой речке, месте, из которого многие в хорошие люди вышли?

— Чем же, Надежда?

— Тем, что у нас в маленьком казахском поселке была хорошая русская школа. К тому же военная эвакуация оставила в поселке очень много интеллигентных, интересных людей: художников, врачей, учителей. Учительницы и директор школы все были русскими, и это даже для того времени было нетипично для Казахстана.

Вот вы спрашиваете: когда и откуда. А из школы. Одна учительница вела у нас до четвертого класса все предметы. Мы с ней занимались и пением, и танцами, и шитьем. На Восьмое марта обязательно делали для мам какие-нибудь симпатичные косыночки, шили в подарок переднички. Она привила нам столько хорошего, столько важного: и воображение развивала, и фантазию будила, и любовь к книге сформировала. Мария Степановна — замечательный человек, изумительная учительница. Как же тогда хорошо готовили в институтах наших учителей! Приехала она к нам по распределению из Саратова и осталась.

Сейчас я приезжаю в тот поселок, а русская школа уже закрыта. Печально. Очень печально. Раньше-то там по-русски общались, все друг друга понимали, все в дружбе жили. В семьях было очень много детей. Как весело детвора время проводила, и не рассказать. А сейчас отошли от этого. Я поражаюсь, как быстро можно такое богатство потерять, разрушить.

— В школьном театре играли, Надежда?

— Ну, естественно. У нас же были смотры. Были театральные олимпиады. Сами играли, сами костюмы шили. Директор школы вела литературно-драматический кружок. Старшие ставили Чехова. Вечером собирались родители, приходили на спектакли. Сами учителя играли. Вот такая была жизнь. К тому же папа у меня очень хорошо читал. Он был журналистом. И по вечерам при керосиновой лампе он нам читал Шолохова. Я на всю жизнь запомнила, как мы собирались всей семьей и слушали про деда Щукаря. Наверное, от отца — и любовь к книге. Он постоянно пополнял домашнюю библиотеку: покупал и покупал книги. Читала я тогда запоем. Я и сейчас много читаю. Книга — это лучшее. Дочка вот купила мне планшет: «Мама, читай на нем», а мне дорога бумажная книга. Бумага — она же живая.

Две Надежды

— Как случился театральный?

— Закончили десять классов и поехали учиться дальше. Папа все мечтал увидеть меня студенткой исторического факультета. А у меня была подружка, тоже Надежда — авантюристка и заводила. Она еще в восьмом классе пыталась уехать в город. Она и меня подбивала, и я почти уехала с ней из дома, только мама остановила. А после школы мы с ней поехали в педагогический институт в Оренбурге. Там все институты, все театры были на улице Советской. И вот идем мы с ней по Советской в «пед», и вдруг видим объявление: набирается государственная театральная студия. Я не раздумывала: «Сюда пойду учиться». А педагогический — через дорогу. Сдала экзамены. Говорят: приезжайте в августе. В августе, так в августе. А самое основное-то я не посмотрела.

— Что же?

— Что нужно было, оказывается, подготовить басню, стихотворение, прозу, танец. Я приехала без подготовки, а там триста человек. А набирали всего двадцать. Вызывают абитуриентов по алфавиту. А у меня девичья фамилия на букву Я. Ягунина. Пока я ждала очереди, поняла, что ребята то стихи репетируют, то басню вспоминают. Ну ладно, басню я и так расскажу. Да и песню спою. А вот прозу… Вспомнила отрывок из «Старухи Изергиль». Поджилки трясутся. Прочитала. Только последние слова забыла. Спела «Тополя», сплясала «Барыню». Но я уже потом поняла, что они не произведение слушают, а на органику смотрят. Взяли.

Это Роман Борисович Ренц нас отобрал. А Роман Борисович был чуть ли не вторым после самого Образцова! Но он отучил нас всего один год, и его пригласили в Самару, возглавить областной театр кукол. Уезжая, он нам сказал: «Приеду за вами, будем работать». Наверное, уже тогда у него зародилась мысль, что в таком молодом городе, как Тольятти, обязательно должен быть театр для детей. Кукольный театр.

Начали мы учиться. На первом курсе нас сразу подключили работать с реквизитом. На втором — курсовые спектакли. Когда нас выпускали, мы были уже готовыми артистами. Сразу в работу. Детей в городе было много, люди ведь со всей страны на ВАЗ приезжали. Приподнятость была во всем какая-то, как будто над землей все парило. Сначала мы были здесь филиалом Самарского театра. Девчонкам-артисткам дали по комнате в четырехкомнатной квартире. За зарплатой ездили в Самару. За авансом — в Самару. Получим зарплату, погуляем по улицам, Ренц нам город покажет, вернемся домой. Колесили со спектаклями по всей области. Своего здания не было. Репетировали у Ренца дома, в его комнате. Потом нас пустили в музыкальную школу, в которой потом стала консерватория. Там был хороший, просто изумительный концертный зал. Там мы и репетировали.

— А выступали где?

— А выступали везде. И в школах, и по селам ездили, и по турбазам, и по пионерским лагерям.

Сценой живем

— И как вам такая разъездная жизнь? Не хотелось все бросить?

— Здорово было. Никто не стонал. Никто ничего не требовал. Мы еще и на гастроли ездили с Виктором Кульковым. Он был сначала директором Самарского театра, а потом решил, что поедет в Тольятти. Мы взяли из Самары лучших конструкторов кукол, лучших художников. Первый спектакль театра ставил Ренц. Это был «Петушок и подсолнух». Столько радостных эмоций было! Жизнь на колесах. Основной наш адрес — на Новозаводской. Там с торца здания было у театра всего две комнаты. Одна — для бухгалтерии, другая — для администрации, а в подвале был цех, где делали кукол. Так что на месте артисты не сидели никогда. Ходили всем кланялись: пустите поработать. То на сцене ДК «Машиностроитель» репетировали, то в других домах культуры. Ездили в Самару, в Дом актера. Ой, какие у нас были капустники, какая жизнь была интересная! А потом, когда пришел Александр Розенгартен, нам дали вот это здание. И началась новая жизнь. Розенгартен так мог все придумать интересно!

— Талантливый режиссер Розенгартен…

— Вот, вот! И заводной он был очень. И с юмором. Заводила. Давал нам волю. И репетировали, и играли в удовольствие. Раньше же комиссия приезжала принимать каждый спектакль. И нужно было предъявить его в определенный срок. Помню, по ночам работали. Круглые сутки в театре были. Но Розенгартен всегда был в свежей рубашке. Вот отношение к профессии. Хороший стабильный коллектив, и все до одного в нем были заражены нашим кукольным искусством. Подтягивались. Старались. Никто не думал о деньгах. В театре и в наши дни мысли про деньги надо оставлять за порогом. Пришел — твори. Сценой живи. Сцена и сейчас мне помогает.

— Сколько лет прошло до того, как кукольники получили свое здание?

— Театру было уже десять лет. А какой кровью мы получили свой дом! Куда мы только с поклонами не обращались, кому только петиции не писали. Пока не приехал Сергей Образцов. А он приехал в санаторий отдыхать. А у него сын — архитектор. И по его проекту наша «Русь» на Революционной построена. Приехал он в Тольятти, и Леонид Пахута привел его на эту площадь, показал это здание. И он сказал: быть театру. Я всю жизнь благодарна за это и ему, и Леониду Станиславовичу Пахуте. Маленькое кукольное волшебство должно быть близким к ребенку.

— Надежда, любимые работы в «Пилигриме» есть?

— Столько же много ролей за эти годы было… Не хочу никого обижать. Но, пожалуй, самая близкая для меня работа — это, конечно, «Ваня Датский», за ансамбль в котором мы потом получили «Самарскую музу». Ваня меня так задел, так зацепил. А на «Театральной Волге» я за свою Аграфену получила награду за лучшую женскую роль.

— Можете прожить без кукол, без общения с ними?

— Я по жизни с куклой. Я и сейчас разговариваю с предметами дома. Ложка ли у меня упадет, карандаш ли сломается, я с ними говорю. Мама отцу говорила: «Я знала, что Надя артисткой будет». Хотя отпускать никак не хотела: далеко ведь от дома. Уговорила родителей. Стала артисткой. Это судьба.

— Какое настроение перед очень серьезным юбилеем «Пилигрима», Надежда?

— Вы знаете, я очень довольна тем, что в театр пошел зритель. Я довольна, что «Пилигримом» поднимается хороший репертуар. Мне нравится, что в театре ставятся новые спектакли, что с приходом Надежды Булюкиной мы стали ездить на гастроли и фестивали. Казань, Набережные Челны, Йошкар-Ола… Это замечательно. Вот бы еще свозить «Ваньку Датского» в Данию! Но все упирается в деньги. Третий год ведем переговоры с СТД на эту тему. Может быть, это еще и случится.

Марта Тонова, газета «Площадь Свободы»
mail-ps@mail.ru

Источник