Охватывая взглядом весь ХХ век, историки литературы выделяют главные ценности русской поэзии. Видное место здесь занимает поэзия фронтового поколения. И особым светом сияет творчество Юлии Владимировны Друниной (10 мая 1924 — 21 ноября 1991 г.).
Судьба, опалённая Великой Отечественной войной… Два ранения, орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Война протянулась для Юлии на всю жизнь, стала мерилом всех человеческих ценностей. Она могла тысячу раз погибнуть на той войне, на которой оказалась в 17 лет, а умерла по своей воле…Поэтесса ушла из жизни добровольно. Ушла исстрадавшейся и надломленной. Почему так случилось?
«Я родом не из детства — из войны…»
Я родом не из детства — из войны.
И потому, наверное, дороже,
Чем ты, ценю и счастье тишины,
И каждый новый день, что мною прожит.
Я родом не из детства — из войны.
Раз, пробиваясь партизанской тропкой,
Я поняла навек, что мы должны
Быть добрыми к любой травинке робкой…
Я родом не из детства — из войны.
Прости меня — в том нет моей вины…
Но детство у Юлии Друниной всё-таки было. Из её воспоминаний: «Раннее детство. Темнота, изредка прорезанная всполохами памяти. Мне не было 5 лет. Конец 20-х годов. У нас, мелкоты, самым ругательным словом считается «буржуй». Буржуйством, между прочим, называлось и любое «украшательство» в одежде. А тут мать, по случаю прихода гостей, решила водрузить на мою голову огромный белый бант! Я упорно сдёргивала со своих коротких вихров это позорное украшение. На помощь был призван отец. Он укрепил бант таким хитроумным узлом, что сдёрнуть его я уже не могла. Покориться? Не тут-то было!.. Я схватила ножницы – и роскошный бант полетел на пол вместе с тощим хохолком… Я не дала водрузить неприятельский флаг!»
Такой Юлия Друнина осталась на всю жизнь — упрямой, непокорной, непримиримой. Об этом позднее скажет и её первый муж, поэт Николай Старшинов: «Юля — человек очень последовательный. И если она что-то решила, переубедить её было, как правило, не только трудно, но и просто невозможно».
Юность Юли была связана с началом фашистского мятежа в Испании. Республиканцы, интернациональные бригады…
«До сих пор, — писала позднее Юлия Друнина, — слова «Мадрид», «Барселона», «Гвадалахара» больно отзываются во мне. А тогда эта боль переплавлялась в стихи-– неумелые, слабые, но уже идущие от жизни, а не от литературы».
В стихах Друниной всё громче и громче начинает звучать ностальгия по романтике гражданской войны, в них живёт детская жажда подвига, как и во многих сверстниках поэтессы. Позже она напишет о своём поколении:
«Понятия «вещизм» тогда вообще не существовало, быт как-то не замечался — царило Бытие. По крайней мере, в нашей школьной среде. Спасение челюскинцев, тревога за плутающую в тайге Марину Раскову, покорение полюса, Испания- вот чем мы жили в детстве…
Удивительное поколение! Поэтому вполне закономерно, что в трагическом 41-ом оно стало поколением добровольцев. И, честно говоря, когда я узнала правду о второй, чудовищной, трагической стороне жизни 30-х годов (репрессии), я (не примите это за красивые слова) порой искренне завидую тем сверстникам, кто не вернулся с войны, погиб, свято веря в те высокие идеалы, которые освещали наше Отечество, юность и молодость».
Звучит отрывок из песни «Священная война» (муз. А.В. Александрова)
Я ушла из детства
В грязную теплушку,
В эшелон пехоты,
В санитарный взвод.
Дальние разрывы
Слушал и не слушал
Ко всему привыкший.
Сорок первый год.
Я пришла из школы
В блиндажи сырые.
От «Прекрасной дамы» —
В «мать» и «перемать».
Потому что имя
Ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
Звучит песня Б. Окуджавы «До свидания, мальчики!»
Юлия Владимировна вспоминает: «Когда началась война, я ни на минуту не сомневаясь, что враг будет молниеносно разгромлен, больше всего боялась, что это произойдёт без моего участия, что я не успею попасть на фронт. Страх «опоздать» погнал меня в военкомат уже 22 июня».
Никогда, ни в какие времена не было войны, когда бы женщины играли роль столь огромную, как в Великую Отечественную. Целые полки — зенитные, связи, ночных бомбардировщиков, не говоря о медицинских формированиях — сплошь состояли из представительниц прекрасного пола. Многие военные профессии стали тогда «женскими»
Юлия Друнина была человеком очень последовательным и отважным. Выросшая в городе, в интеллигентной семье (отец был директором школы, преподавал историю и литературу), в 1942 г. она девчонкой ушла на фронт.
…Школьным вечером
Хмурым летом,
Бросив книги и карандаш,
Встала девочка с парты этой
И шагнула в сырой блиндаж.
Поскольку в начале войны до совершеннолетия Юле не хватало целых двух лет, сначала ей пришлось работать в госпитале, а потом — рыть окопы. Юлия Друнина вспоминала позже: «Уже через полчаса на руках моих образовались кровавые мозоли… Спали в холодных сараях…».
Трудности её не остановили. Вместе с дивизией народного ополчения Юлия Друнина ушла на фронт. Позднее поэтесса напишет: «Обо всём, что можно назвать романтикой войны, я пишу всю жизнь- в стихах. А вот прозаические детали в стихи не лезут. Да и не хотелось раньше их вспоминать. Теперь вспоминать это всё я могу почти спокойно и даже с некоторым юмором».
Вот они, эти прозаические детали, которые не лезли в стихи.
«Шли всю ночь. На 10-минутных привалах засыпали молниеносно, некоторые ухитрялись «кемарить» даже на ходу. Главное, что меня мучило, — страшная усталость. Только прикорнёшь в окопчике, снова постылое: «Приготовиться к движению! Подъём! Вперёд!»
Только что пришла с передовой,
Мокрая, замёрзшая и злая.
А в землянке нету никого,
И дымится печка, затухая.
Так устала — руки не поднять.
Не до дров — согреюсь под шинелью.
Прилегла, но слышу, что опять
По окопам нашим бьют шрапнелью.
Из землянки выбегаю в ночь,
А навстречу мне рванулось пламя,
Мне навстречу – те, кому помочь
Я должна спокойными руками.
И за то, что снова до утра
Смерть ползти со мною будет рядом,
Мимоходом: «Молодец, сестра!» —
Крикнут мне товарищи в награду.
Да ещё сияющий комбат
Руки мне протянет после боя:
«Старшина, родная, как я рад,
Что опять осталась ты живою».
Дивизия, в которую попала Юля, оказалась в кольце…Только 23 человека, и Юля в том числе, вырвались из окружения. Тринадцать суток, тринадцать дней и ночей они выходили к своим: «Мы шли, ползли, бежали, натыкаясь на немцев, теряя товарищей. Опухшие, измученные, ведомые одной страстью — пробиться».
Я только раз видала рукопашный.
Раз — наяву, и сотни раз во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Это не просто слова. Цена им — жизнь. После тяжёлого ранения — осколок едва не перебил сонную артерию, прошёл в двух миллиметрах от неё — снова ушла на фронт, добровольцем. Под обстрел, в холод, в грязь. Ни на секунду не возникло у неё сомнение: «А нужно ли снова возвращаться в пекло, под пули?» Она знала — её место там, на передовой.
Нет, это не заслуга, а удача —
Стать девушке солдатом на войне,
Когда б сложилась жизнь моя иначе,
Как в день Победы было б стыдно мне!
«Даже невыносимо тяжёлая, грубая, жёсткая проза войны не могла выбить из меня того, что отец называл когда-то «детской романтикой».
Эти слова Юлии Друниной, сказанные о себе, подтвердил и командир её санвзвода, ставший позднее писателем: «Впечатлительная московская девочка начиталась книг о героических подвигах и сбежала от мамы на фронт. Сбежала в поисках подвига, славы, романтики. И, надо сказать, ледяные окопы Полесья не остудили романтическую девочку. В первом же бою нас поразило её спокойное презрение к смерти…
Казалось, ей совершенно безразлично, ранят её, убьют или не убьют…Она переносила все тяготы фронтовой жизни и как будто не замечала их. Перевязывала окровавленных, искалеченных людей, видела трупы, мёрзла, голодала, по неделе не раздевалась и не умывалась, но оставалась романтиком».
Эх, юность, юность! Сколько отмахала
Ты с санитарной сумкой на боку!
Ей-богу, повидала я немало
На не таком уж маленьком веку.
Но ничего прекрасней нет, поверьте,
(А было всяко в жизни у меня!)
Чем защитить товарища от смерти
И вынести его из-под огня!
Звучит песня Б. Окуджавы из кинофильма «Белорусский вокзал» («Здесь птицы не поют…»)
Юлией владело счастливее сознание того, что она делает основное дело своей жизни. И снова ранение, после которого диагноз: «Не годен к несению боевой службы» Это было 21 ноября 1944 года. Через 6 месяцев кончилась война.
Ей шёл двадцатый год, и казалось, всё ещё впереди. Но «странная, непонятная для других болезнь — фронтовая ностальгия» уже преследовала её. И очень горько прозвучат потом строчки, написанные поэтессой уже после войны:
Могла ли я, простая санитарка,
Я, для которой бытом стала смерть,
Понять в бою, что никогда так ярко
Уже не будет жизнь моя гореть?
Могла ли знать в бреду окопных буден,
Что с той поры, как отгремит война,
Я никогда уже не буду людям
Необходима так и так нужна?
В конце войны Юлия Друнина пришла в Литературный институт, как и многие другие, в солдатских кирзовых сапогах, в поношенной гимнастёрке, в шинели.
Я принесла домой с фронтов России
Весёлое презрение к тряпью –
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.
Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протёрлись – не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда…
Поэт Лев Озеров писал: «В конце войны я получил две тетради, сплошь заполненные стихами. Мне сказали, что автор — санинструктор, на фронте была ранена… Перечитав стихи, я выделил особо три миниатюры. Вот, Юля, главные стихи. Стихи-магниты. К ним потом присоединятся многие другие. Держитесь за эти стихотворения. Строительный материал надолго. Это ворота в ваш мир».
До сих пор, едва глаза закрою,
Снова в плен берёт меня война.
Почему-то нынче медсестрою
Обернулась в памяти она:
Мимо догорающего танка,
Под обстрелом в санитарный взвод,
Русая курносая славянка
Славянина русого ведёт.
***
Всё грущу о шинели,
Вижу дымные сны –
Нет, меня не сумели
Возвратить из войны.
Дни летят, словно пули,
Как снаряды – года…
До сих пор не вернули,
Не вернут никогда.
И куда же мне деться?
Друг убит на войне,
А замолкшее сердце
Стало биться во мне.
***
Мы вернулись. Зато другие…
Самых лучших взяла война.
Я окопною ностальгией
Безнадёжно с тех пор больна…
Я до сердца рукой дотронусь,
Я прикрою глаза, и тут
Абажура привычный конус
Вдруг качнётся, как парашют.
Вновь засвищут осколки тонко,
Вновь на чёрном замру снегу…
Вновь прокручивается плёнка –
Кадры боя бегут в мозгу.
Звучит песня «День Победы» (в исполнении Л. Лещенко)
«В начале сорок пятого года у меня случилось большое для начинающего поэта событие — в журнале «Знамя» напечатали подборку моих стихов», — писала Юлия Друнина в автобиографической повести «С тех вершин». — О них сразу же заговорили, как о ярком явлении не только в нашей молодой фронтовой поэзии, но и в военной поэзии вообще».
Ветераны в двадцать с лишним лет
Начинали жизнь свою сначала
И считали звание «поэт»
Много выше званья генерала.
Каждый истинный поэт приходит в искусство со своей темой. Говорят, что жизнь его можно изучать по написанным им стихам. Поэзия Друниной узнаваема и отличается индивидуальностью: это стихи о войне, о любви, о смерти, о жизни после войны. Точность, лаконичность и глубина чувств в её поэзии была отмечена на Всесоюзном совещании молодых писателей в 1947 году. Первый поэтический сборник Ю. Друниной, вышедший в 1948 г., получил название «В солдатской шинели».
Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы — девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты —
То юность моя в огне…
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
Нелёгкая судьба выпала на долю Юлии, но всю жизнь она была верна своей юности, а в творчестве — теме подвига и любви.
Не знаю, где я нежности училась, —
Об этом не расспрашивай меня.
Растут в степи солдатские могилы,
Идёт в шинели молодость моя.
В моих глазах – обугленные трубы.
Пожары полыхают на Руси.
И снова нецелованные губы
Израненный парнишка закусил.
Нет, мы с тобой узнали не по сводкам
Большого отступления страду.
Опять в огонь рванулись самоходки,
Я на броню вскочила на ходу.
А вечером над братскою могилой
С опущенной стояла головой…
Не знаю, где я нежности училась, —
Быть может, на дороге фронтовой…
«Я боюсь и избегаю громких слов, но тут должен совершенно честно сказать, что человека, который более искренне и глубоко любил бы свою Родину — Россию, чем Юлия Друнина, за свою жизнь не встречал», — вспоминал поэт Николай Старшинов.
Только вдумайся, вслушайся
В имя «Россия»!
В нём и росы, и синь,
И сиянье, и сила.
Я бы только одно у судьбы попросила —
Чтобы снова враги не пошли на Россию.
«Живу как будто в двух измереньях…»
Даже и спустя десятилетия после окончания Великой Отечественной войны, «Юлия Друнина как бы постоянно повёрнута, нацелена, настроена на грозную давнюю волну, она словно радистка, страшащаяся сквозь звуки и шорохи пропустить, не расслышать важное сообщение от своих, из фронтовой полосы своей молодости», — писал поэт Константин Ваншенкин.
Я порою себя ощущаю связной
Между теми, кто жив,
И кто отнят войной.
И хотя пятилетки бегут, торопясь,
Всё тесней эта связь,
Всё прочней эта связь.
Я — связная.
Бреду в партизанском лесу,
От живых
Донесенье погибшим несу:
«Нет, ничто не забыто,
Нет, никто не забыт,
Даже тот, кто в безвестной могиле лежит.
Николай Старшинов писал: «Пришло признание, явилась слава, но покоя не принесла. Увлекательное поначалу сидение в Президиумах (а она была депутатом) наскучило. Участие в заседаниях Верховного Совета, поначалу престижное, опечалило».
Сама Юлия Друнина с горечью замечала: «Мне казалось, что власть — это прежде всего сила. Я стала властью, а у меня никакой силы нет. Избиратели доверяют мне свои дела, я сижу, смотрю на них и думаю, что не оправдаю их доверие. Хлопочу, пишу в то или иное министерство, ведомство, район, округ. Не отвечают, как будто сговорились — не отвечать. Сила? Никакой. Я беспомощна. И зачем я сижу по 10-12 часов в зале заседаний? И зачем я утверждена в этой липовой должности? Кому-то это нужно, нужно для какой-то опасной игры. Видимость власти, и только».
Юлия Друнина стала секретарём Союза писателей СССР, но не смогла участвовать в бесконечных ссорах, устала от интриг. Она много писала, но…жизнь постепенно теряла для неё смысл. Всё чаще обращается Юлия в прошлое, там ищет утешения, пытается заглушить будни воспоминаниями.
И с каждым годом всё дальше, дальше,
И с каждым годом всё ближе, ближе
Отполыхавшая юность наша,
Друзья, которых я не увижу,
Не говорите, что это тени, —
Я помню прошлое каждым нервом.
Живу как будто в двух измереньях:
В семидесятых и в сорок первом.
Прошлое согревало её, давало силы бороться.
Пора наступила признаться —
Всегда согревало меня
Сознанье того, что в семнадцать
Ушла в эпицентр огня.
Есть высшая гордость на свете —
Прожить без поблажек и льгот,
И в радости, и в лихолетье
Делить твою долю, народ…
Она никак не хотела расстаться с юностью, прежде всего с фронтовой юностью, не хотела отставать от неё. Николай Старшинов вспоминал: «Второй её муж (Алексей Яковлевич Каплер, ведущий в своё время «Кинопанораму») — относился к Юле очень трогательно, заменял ей мамку и няньку, и отца. Все заботы по быту брал на себя. Но после смерти Каплера, лишившись его опеки, она, по-моему, оказалась в растерянности: у неё было немалое хозяйство — большая квартира, дача, машина, гараж, за этим всем надо было следить, постоянно прилагать усилия, чтобы поддерживать порядок. А этого делать она не умела, не привыкла. Ну, а переломить себя в таком возрасте было уже очень трудно, вернее — невозможно. Вообще, она не вписывалась в наступившее прагматическое время, она стала старомодной со своим романтическим характером».
Вот и нету ровесников рядом —
Не считаю я тех, что сдались.
Почему им «под занавес» надо
Так цепляться за «сладкую жизнь»?
Разве гордость дешевле опалы?
А холуйство — спасательный круг?..
Я устала, я очень устала
Оттого, что сдаются вокруг.
***
«Сверхчеловеки»! Их немало
Меж нами, серыми людьми.
И человечество устало
От суперменов, чёрт возьми!..
От тех, кому ничто другие…
И мне поднадоели «те»,
И мне знакома ностальгия
По уходящей доброте.
И позабыть ли, как когда-то
Без гордых поз и громких слов
Вошли обычные солдаты
В легенды, в песни, в даль веков?
И суперменов клан надменный
Во всей красе раскрылся мне:
Когда иные супермены
Хвост поджимали на войне…
«Как летит под откос Россия, не могу, не хочу смотреть!»
Настало время «больших перемен» — так называемой «перестройки» и «шоковой терапии». С каждым днём нарастала неуверенность в завтрашнем дне, а боль в душе становилась всё острее!
«Русская душа всегда хотела верить в лучшее в человеке (в его помыслах и чувствах), — писал русский композитор Георгий Свиридов.- Тысячи раз ошибаясь, заблуждаясь, разочаровываясь — она не устаёт, не перестаёт верить до сего дня, несмотря ни на что! Отними эту веру у неё – русского человека нет. Будет другой человек, и не какой-то «особенный», а «средне-европеец», но уже совсем раб, совершенно ничтожный, хуже и гаже, чем любой захолустный обыватель Европы. Тысячелетия складывалась эта душа, и сразу истребить её оказалось трудно. Но дело истребления идёт мощными шагами теперь».
Можно только догадываться о тяжести тех переживаний, что накопились в сердце у Друниной. Не могла она оставаться равнодушной, когда в родном отечестве вдруг оказались поставленными под сомнение величие нашей армии, подвиг народа в войне и сама Победа… В особое смятение повергло Юлию Владимировну утверждение, что воевали мы …зря!
Конечно, обо всём наболевшем она писала в своих публицистических статьях, прямо и резко выступала на писательских съездах. А в доверительных беседах с друзьями всё чаще говорила, что ужасно устала душевно от всего, что происходит вокруг…
Звучит песня И. Талькова «Россия»
Она не могла не видеть, что стало со страной, не могла смотреть в глаза ветеранам, просящим в подземных переходах милостыню.
Ветераны в подземных дрожат переходах.
Рядом — старый костыль и стыдливая кепка.
Им страна подарила «заслуженный отдых»,
А себя пригвоздила к бесчестию крепко.
Только как позабуду отчаянных, гордых
Молодых лейтенантов, солдатиков юных?..
Ветераны в подземных дрожат переходах,
И давно в их сердцах все оборваны струны.
Ветераны в глухих переходах застыли.
Тихо плачут монетки в кепчонке помятой.
Кепка с медью –
Осиновый кол на могиле,
Над могилою юности нашей распятой…
Как это ни печально, имея столько друзей-читателей, Юлия Друнина была одинока. О её душевном состоянии лучше всего говорит одно из писем, написанных перед уходом из жизни:
«Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…»
Последнее стихотворение в книге, которую она собрала перед смертью, — «Судный день».
Покрывается сердце инеем —
Очень холодно в судный час,
А у вас глаза как у инока,
Я таких не встречала глаз.
…Ухожу, нету сил…
Лишь издали
(Всё ж крещёная!) помолюсь
За таких вот, как вы, —
За избранных
Удержать над обрывом Русь…
Я спасать её не берусь.
Но боюсь, что и вы бессильны,
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!
Господи! Спаси Россию…
Не предав своей фронтовой юности, Юлия Друнина, удивительно красивая женщина, вся сотканная из солнца и воздуха, замечательный поэт и предельно честный, искренний человек, покончила с собой 21 ноября 1991 года…
А нам в наследство остались замечательные строки.
Ты — рядом, и всё прекрасно:
И дождь, и холодный ветер,
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы.
Спасибо за руки эти!
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.
Ты рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить.
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!
Звучит отрывок из песни И. Талькова «Памяти Виктора Цоя» («Поэты не рождаются случайно…»).
Ее творчество (прямая хронология по году издания):
В солдатской шинели (1948)
Стихи (1952)
Разговор с сердцем (1955)
Ветер с фронта (1958)
Современники (1960)
Тревога (1965)
Страна юность (1966)
В двух измерениях (1970)
Не бывает любви несчастливой (1973, 1977)
Окопная звезда (1975)
Мир под оливами (1978)
Избранные произведения. В 2 т.т. (1981)
Солнце — на лето (1983)
Это имя… (1984)
И снова — месяц май //Культура и жизнь .- 1987 .- №5.
Метель (1988)
Мир до невозможности запутан: стихотворения и поэмы. — М.: «Русская книга», 1997.
Не бывает любви несчастливой. — М.: «Советская Россия», 1997.
Неповторимый звёздный час. — М.: «Эксмо-Пресс», 2000.
Память сердца: Стихотворения. — М.: «Эксмо-Пресс», 2002.
Есть время любить. — М.: «Эксмо», 2004.
Не бывает любви несчастливой. — М.: «Эксмо», 2005.
А люблю я, как любят поэты. М.: «Эксмо», 2006.
Подготовила Россинская Светлана, гл. библиотекарь библиотеки «Фолиант» МБУК «Библиотеки Тольятти»
Читайте также
Последние новости
2016-2024 © Все права защищены.
Любое копирование и использование материалов сайта разрешается лишь при использовании активной гиперссылки на источник - nepoleno.ru
|